Россия и США у фатальной черты: уроки мировых войн и «состояние умов»

Ровно сто лет назад, осенью 1918 года, одна за другой капитулировали державы Тройственного союза. Первая мировая война закончилась. Эпохальный вооруженный конфликт изменил мир, создав новый мировой порядок. Научно-технический «прогресс» придал «Великой войне» невиданный до этого размах. Тотальная война эпохи машин родилась не из нелепой случайности, как утверждают некоторые, или абсурдной вереницы событий, триумфа иррациональности, как думают другие, а наоборот — из холодного расчета человеческого разума, осенённого наукой. В германском генеральном штабе полагали, что лето 1914 года станет последним для благоприятного соотношения сил с точки зрения Тройственного союза. Германские милитаристы верили, что созданный на основе военной науки «план Шлиффена» позволит Германии избежать тисков войны на два фронта. План намечал победить Францию на 39-й день войны. Рецепт был известный и описан еще Львом Толстым в романе «Война и мир»: «Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt…». В августе 1914 года «совершенство оборудования и точность движения войск были такими, что казалось, захватчики идут парадным маршем». «Но мертвые битвы, как и мертвые генералы держали своей мертвой хваткой военные умы, и немцы в не меньшей степени, чем другие народы, готовились к последней войне. Они поставили все на карту решающей битвы в образе Ганнибала, однако даже призрак Ганнибала мог бы напомнить Шлиффену о том, что, хотя карфагеняне выиграли битву при Каннах, войну выиграл Рим».(1)

Если в германском генеральном штабе не верили бы в правильность своих научных расчетов, организацию и дисциплину, то вряд ли бы там начали «Великую войну». Правда и то, что характерной чертой войны 1914 года была общая склонность, отмеченная во всех элитах будущих воюющих держав — это не готовиться к худшей альтернативе, а действовать в соответствии с тем, что, как им казалось, было правдой. В августе 1914 года большинство верило, что война закончится до того, как с деревьев опадут все листья. Здесь они ошиблись. В итоге наступления стали походить на бойни, когда тысячи и десятки тысяч людей гибли, чтобы захватить несколько квадратных километров вражеской территории, сменив при этом одну грязную траншею на другую. Оскорблялись здравый смысл и само достоинство человека. «Каждую осень говорили, что этот ужас кончится к зиме, но наступала весна, а войне по-прежнему не было видно конца. Армии и народы сражались лишь с одной надеждой — человечество извлечет из всего этого хороший урок».

Урок, действительно был извлечен и опять с верой в науку и технику. Первая мировая война еще не закончилась, как в германском генеральном штабе начали готовиться к ее продолжению, то есть реваншу. Урок над ошибками августа 1914 года был выполнен, и в июне 1940 года Франция по «плану Гельб» потерпела поражение на 43-день германского наступления. На четыре дня позже, чем планировалось в 1914 году. Но дальше пошло опять не так. В необходимой для войны на два фронта второй части — продолжении на Восточном фронте летом 1941 году блицкриг потерпел поражение, как до этого в сентябре 1914 года. Вопреки опять же расчетам обновленной военной науки, свою роль в провале «Барбароссы» сыграли многие неучтенные «если бы». Немецкие военные историки буквально верят в то, что в кризис под Москвой в конце ноября — начале декабря 1941 года вермахту не хватило буквально пары батальонов. Их резервы иссякли раньше, чем у их противников. «Чудо на Марне» повторилось на этот раз в полях под Москвой.

Между тем, германский военный теоретик Карл фон Клаузевиц (1780−1831) учил: «Война обращается в игру не только по своей объективной, но и субъективной природе… С самого начала мы видим, что абсолютное, так называемое математическое, нигде в расчетах военного искусства не находит для себя твердой почвы. С первых же шагов в эти расчеты вторгается игра разнообразных возможностей, вероятий, счастья и несчастья. Эти элементы проникают во все детали ведения войны и делают руководство военными действиями по сравнению с другими видами человеческой деятельности более остальных похожим на карточную игру… Никакая другая человеческая деятельность не соприкасается со случаем так всесторонне и так часто, как война. Наряду со случаем в войне большую роль играет неведомое, риск, а вместе с ним и счастье…».

Итак, в описанных выше случаях роковых провалов «военной науки и практики» Клаузевиц усмотрел бы несчастье несостоятельных картежников… «Чудо на Марне» на 43 день «Великой войны» сделало из руководствовавшихся военной наукой германских военных ученых и военно-полевых практиков азартных авантюристов, вынужденных дальше повышать ставки в игре после первого, но решающего, как потом выяснилось, проигрыша.

Таким образом, один из главных уроков мировых войн для современных военных стратегов был подтвержден следующими максимами Клаузевица: «Война — область недостоверного: три четверти того, на чем строится действие на войне, лежит в тумане неизвестности». «Война — дело опасное, и заблуждения, имеющие своим источником добродушие, для нее самые пагубные».

Вышеизложенное необходимо принимать ко вниманию при рассмотрении возможности и перспективы прямого военного конфликта между Россией и США. Военным стратегам и военным планировщикам необходимо помнить именно эти соображения Клаузевица. И, похоже, та наблюдаемая сейчас на обеих сторонах неуверенность при одновременном обоюдном роковом стремлении к войне очевидным образом свидетельствует о том, что главный урок двух мировых войн — как бы не был научен и совершенен любой военный план, множество непредвиденных обстоятельств преодолевают его — все-таки был учтен. Поэтому главным сдерживающим фактором остается состояние ума, отягощенное фундаментальным аргументом. В «области недостоверного в тумане неизвестности», по Клаузевицу, остается возможность использования на войне «абсолютного оружия». Здесь и военные, и политики боятся перейти фатальную черту его военного применения. Можно лишь задаваться вопросами, памятуя, что может быть так, а может и иначе. Вот эти главные вопросы: кто поручится за то, что в приближающейся войне между державами ядерное оружие не будет применено? Кто поручится в том, что ядерное оружие будет применено, но ограничено, а не тотально? Чтобы узнать ответ, надо попробовать. Но действие с необратимым пересечением фатальной черты страшит. Война конвенционным оружием со складированным в арсеналах ядерным оружием сама по себе таит угрозу ядерной эскалации. Ведь ресурсы для нее имеются. Здесь страшит потенциал, а не конкретные намерения.

Очевидно, и нас давно убеждают в этом, что массовое применение стратегического атомного оружия лишает смысла классическую тотальную войну по типу мировых войн ХХ века. Раньше, например, в предшествующую эпоху потенциал линейных боевых флотов определялся суммарным весом бортового залпа главным калибром. Похожим образом стратегический потенциал стали рассчитывать в «забрасываемых» мегатоннах усредненной взрывчатки, за которую приняли тринитротолуол (тротил). Так, например, подсчитали, что в Карибский кризис октября 1962 года развернутые на Кубе советские ракеты средней дальности могли «забросить» на территорию США 40 мегатонн. Далее энергетический потенциал возможного ядерного военного конфликта сравнивался с тем, что использовался в ходе предшествующих мировых войн и ранее. Полученный расчетный результат ошеломлял и страшил. Разрушительная суммарная мощь ядерного оружия побуждает политические элиты относиться к нему осторожнее, чем к иному виду оружия. «Понимание того, что третья мировая война может оказаться концом цивилизации сегодняшней, вот это понимание, оно должно сдерживать нас от крайних и очень, чрезвычайно опасных для современной цивилизации действий на международной арене», — недавно заявил российский президент Владимир Путин.

Из российского Министерства обороны заранее предупреждают, что война с США любого уровня, т. е. и конвенционным оружием, быстро перерастет в неуправляемый ядерный конфликт.

Современных политиков до сих пор поражает еще один урок 1914 года — необратимый лавинообразный процесс сползания к войне в условиях острого международного кризиса. Вопросом остается: можно ли избежать этого, сделав кризис посредством прямых линий связи управляемым, а войну между державами все-таки ограниченной или даже конвенционной. Настойчивость предупреждений российской стороны, что это невозможно, заставляет заподозрить обратное. Сдерживание, обеспечиваемое состоянием умов, может и ослабеть.

(1) Такман Б. Августовские пушки. М., 1972.

Дмитрий Семушин