Криминал в Абхазии: политики и молодежь

В Абхазии резко ухудшилась криминогенная обстановка. Жестокие убийства первых новогодних дней возвращают ко временам кровной мести. С другой стороны, происходит криминализация в околополитических кругах. В последние дни 2016 года был задержан член политсовета оппозиционной политической партии «Амцахара». Его обвиняют в краже зарплаты учителей в одном из районов страны. Что случилось в Абхазии?

Жестокое убийство человека поставило на грань кровной вражды две крупные абхазские фамилии. Нечто подобное происходило только в первые годы после грузино-абхазской войны, когда государство как механизм модерации социальных отношений практически не работало.

Нынешний регресс привел к криминализации социальных отношений, а насилие разрушает доверие. В Абхазии еще пока нет гражданской войны, но атмосфера в обществе именно такая, какая бывает во время гражданских конфликтов.

Политики-преступники

Даура Тания арестовали 25 декабря по подозрению в краже почти трех миллионов рублей из сейфа в отделе образования Гульрипшского района Абхазии. Эти деньги предназначались для выплаты зарплаты учителям района. Деньги похитили, отжав пластиковую оконную раму. Правоохранители задержали бухгалтера отдела образования, которая назвала заказчика преступления.

Даур Тания, бывший руководитель отдела образования в администрации Гульрипшского района, является членом политсовета оппозиционной политической партии «Амцахара» и летом этого года руководил работой инициативной группы по проведению референдума о доверии президенту.

И этот случай подтверждает складывающийся тренд. Все большее число людей, так или иначе способных влиять на политические процессы, либо в личном качестве, либо в качестве участников политических групп, вовлечены в преступность. Они могут быть соучастниками, свидетелями, иногда организаторами, в том числе, тяжких преступлений.

Другая причина ухудшения криминогенной обстановки — выход на арену жизни молодых поколений, выросших после войны в условиях упадка государства. Не имеющих, в основном, возможности адаптации в чрезвычайно сложных социально-экономических условиях современной Абхазии.

И третья причина роста преступности — результат деградации государства. Оно не в полной мере способно выполнять свои основные функции, в том числе, правоохранительную. В результате, очень широкий спектр последствий. Хаос.

Почти все тяжкие преступления последнего времени, среди которых убийства, грабежи, нападения, похищения людей, остались нераскрытыми. Это делает невыносимой атмосферу жизни в стране, где сотни людей, совершавших преступления, не понесли никакого наказания.

Правоохранительные органы, имеющие возможность вести статистический учет, не могут обеспечить по-настоящему эффективной борьбы с серьезной преступностью.

Функция обеспечения собственной безопасности ложится на общество.

Говоря о преступности в абхазских элитах, нельзя не сказать о том, что в принципе всегда во всех политических флангах были и есть люди с уголовным прошлым и настоящим. Однако социальный статус этих людей, возможности влияния исключали для них опасность преследования со стороны государства.

Абхазская преступность, вообще, сформирована несколько иначе, нежели в других странах постсоветского пространства. Это ближе к формату 90-х, когда криминальная активность была следствием ухода хозяйственной деятельности в тень. «Традиционный» преступный мир тоже есть, конечно, но преступность была неразрывно связана с бизнес-процессами.

Но сейчас происходит экстраординарное. Это можно назвать уходом политики в криминал. Однако, по большому счету, у околоэлитных групп другого выхода нет.

Дело в том, что на «полуслове» были оборваны совершенно обычные процессы формирования национальной буржуазии. Или если хотите, национальной олигархии, формирование класса собственников, уже поделивших активы, но только наживавших ресурс для их развития.

Основным, общим ресурсом для развития был импорт денежной массы из России, в разном виде, не обязательно только финансовая помощь по каналам межгосударственного взаимодействия.

Признание Абхазии в 2008 году пришлось на период в целом благоприятной экономической конъюнктуры в России и некоторый осадок, эти лишние деньги оседали в курортной стране, в которой море возможностей для развития.

В условиях отсутствия институциональной и правовой среды, которая могла бы обезопасить инвестиции, представители крупных хозяйственно-политических и силовых конструктов выполнили роль операторов, которые проводили эти деньги, в большинстве случаев при этом выступая в качестве партнеров, как бы соинвесторов, предоставлявших полновесные гарантии безопасности.

Вообще говоря, инвесторы приходили работать на кабальных условиях. Они готовы были делить до половины прибыли с людьми, функции которых можно определить как «крыша». И это, кстати, сформировало совершенно неверное представление о какой-то исключительной заинтересованности российского бизнеса во вложениях в Абхазию. Но это были всего лишь рисковые кейсы, венчурные инвестиции, деньги, которые можно было выбросить в мутную воду абхазской экономики.

Однако эти деньги начали создавать активы. Кроме того, государственные инвестиции, которые приходили по каналам межгосударственного, российско-абхазского взаимодействия, раздули строительный рынок, способствовали оживлению бизнес-среды в целом.

В совокупности все эти деньги изменили экономическую среду.

В первой половине прошлого десятилетия, еще до волны «больших денег», акценты делались на развитии имевшихся небольших производственных, торговых, сервисных мощностей, происходил медленный, эволюционный рост активов с опорой на собственные силы.

В последние 8−9 лет происходило экстенсивное накопление активов за счет внешних вливаний. И среда настроилась на длительный период накопления ресурсов, что логично, так как за истекший срок трудно было сделать что-то большее, нежели поставить каркасы будущих гостиниц.

На наличии хороших финансовых возможностей было выстроено и потребительское поведение заметно поправивших свое благосостояние людей.

Примерно с 2013 года начался резкий упадок. В целом это совпадает по времени с началом кризиса в России. Но особенность ситуации в Абхазии в том, что входящий поток денег не просто сократился, его не стало вообще.

Бюджетные инвестиции при этом в номинальном выражении не сильно сократились, но технологически принцип их освоения сильно изменился, коррупционная составляющая сократилась. И если раньше эти инвестиции работали на создание социальной инфраструктуры, что способствовало развитию строительной индустрии, то теперь стало больше инфраструктурных проектов. Проще говоря, «брызгов» от этих денег почти нет.

Сейчас в этой социальной среде, которую мы называем здесь околоэлитными группами, действительно катастрофическая ситуация. Вал взаимных неплатежей по долгам. Фактически обесценившиеся активы, отказ большинства российских партнеров от дальнейшего соинвестирования проектов в Абхазии. Коллапс на рынке недвижимости страны, что исключает возможность операций с собственностью, которые могли бы позволить частично стабилизировать ситуацию. То есть для спасения, как правило, невозможно задействовать накопленные резервы.

Взаимные претензии по долгам принимают все более острый характер и создают угрозу жизням многих людей. Возможно, история с Дауром Тания, укравшим деньги учителей, из этой серии. Потому что это человек, у которого, общеизвестно, не было криминального опыта. Однако он решился на абсолютно отчаянный шаг — украсть зарплату коллег.

Финансовая емкость абхазской экономики очень невелика. Входящий поток денег формируют бюджетные инвестиции, в том числе на программы соинвестирования зарплат абхазских бюджетников и пенсии. Существенные поступления генерирует туристический рынок. Но слабость рынков и отсутствие производства вымывают большую часть этих денег обратно в Россию, где приобретается почти все необходимое для жизни.

Развитый потребительский рынок способствовал бы более широкому перераспределению денежной массы. Но на сегодня единственная сравнительно успешная отрасль национальной экономики — это туризм. Реальными выгодополучателями являются лишь непосредственные держатели средств размещения, индустрии впечатлений и сопутствующий сервис. То есть совокупное влияние отрасли на экономическую жизнь существенно ниже, чем могло бы быть.

Все это к тому, что околоэлитным группам неоткуда взять деньги. Естественно, на политическом уровне они будут предпринимать все новые походы в борьбе за власть, поскольку это позволит в случае успеха стать держателями собственных доходов бюджета, а это порядка пяти миллиардов рублей в этом году. Плюс средств российской помощи, тоже примерно столько же. То есть абхазская политика сегодня — это довольно таки примитивная борьба за кассу.

Но события показывают, что взять власть сложно или невозможно. А острота проблем требует немедленных решений.

Поэтому мы видим резкий рост криминогенной активности по всем направлениям, где это только возможно.

Резко усилилось давление на бизнес, который все еще контролируется нерезидентами. Свежая иллюстрация — это захват предприятия по производству пластиковых труб в Гудауте. Владелец предприятия, российский предприниматель, который боится приезжать в страну.

Мы будем и далее наблюдать захваты рабочих активов иностранного (читай — российского) бизнеса, вплоть до полного вытеснения из страны нерезидентов.

Резко усиливается давление на малый и средний бизнес. Это банальное крышевание. Но здесь сложнее, могут быть, и уже был, примеры серьезных конфликтов. В отличие от россиян, граждане Абхазии вооружены. В массовом порядке обанкротившаяся элита не сможет отжимать, облагать поборами абхазских предпринимателей. Но попытки несомненно будут. Это стрельба.

Верхний уровень околоэлитных групп будет заниматься похищениями людей, к этому времени два громких похищения — гражданки Абхазии и гражданина России — не раскрыты.

Более низовые уровни будут на своем уровне искать возможности преодоления проблем.

В целом, учитывая масштабы Абхазии, не трудно предположить, какие «кейсы», так сказать, могут оказаться оспариваемыми в рамках политических и криминальных разборок. Крупнейшими поставщиками живых денег являются экскурсионные объекты, в первую очередь Рицинский парк и пещера в Новом Афоне. С пещерой сложнее, но парк может оказаться в эпицентре процессов передела собственности. Однако в условиях «разгосударствления» жизни, каждый из таких конфликтов будет вооруженным.

Демарши оппозиции в этом контексте вполне могут выродиться в «накаты», ставящие цель выторговывать конкретные должности, а скорее, даже контроль над конкретными предприятиями, имеющими операционную прибыль.

Власть показала, что может торговаться по политическим должностям, но они не доходны.

Но не только оппонирующие власти группировки будут оказывать давление с целью перераспределения контроля как над реальным сектором экономики, так и бюджетными потоками. Не стоит удивляться большому количеству конфликтов вокруг тех или иных бюджетных организаций, вплоть до школ, филармонии и театров.

Возвращаясь к термину «разгосударствление». Уже сейчас можно вообразить, как будет устроена жизнь в стране, спустя лет 8−10. Так или иначе, основные, более сильные и мощные политико-силовые группировки разделят между собой бюджет и внешнюю помощь. Было бы, может, даже не так плохо, если бы это произошло один раз и навсегда. Но будет по-другому. Проигрывающие в конкурентной борьбе группировки будут усиливаться, вступать в новую войну и продолжать добиваться контроля над «бюджетонесущими» структурами. Это будет такая война всех против всех, в которой однажды отжатое имущество будет каждый раз становиться предметом нового торга, и так до бесконечности.

Прежде чем между этими группировками появится какое-то подобие договоренностей о разделе сфер влияния, они немало поубивают друг друга. Страна деградирует, инфраструктуры будут окончательно развалены, а нищающее население, во всяком случае та его часть, которая не готова жить в условиях перманентного криминального беспредела, будет покидать Абхазию.

Это такая жизнь после государства. И возможно, после многих лет криминальных войн те, кто выжили, будут способны заключить между собой новый контракт, который поделит страну, признает зоны влияния и станет в конечном итоге фундаментом мирного государственного строительства.

Проблемы не стояли бы так остро, если бы не сворачивание государства. Особенность многочисленных абхазских политико-силовых групп в том, что в каждой из них есть средний и низовой «рядовой состав», который, пока работали прежние конструкты, был включен в действовавшие финансово-хозяйственные схемы и был более-менее материально обеспечен.

Теперь же верхний уровень этих политико-силовых конструктов не может обеспечить материальный достаток своих людей, а значит возможности контролировать их сокращаются.

Они будут выходить на большую дорогу, грабить людей, дома, угонять автомобили. И мы видим как стремительно ухудшается ситуация в этом плане.

Все эти люди, группы, в условиях распада государства ничем не рискуют. Если хрупкий баланс интересов обеспечивается не государством, а корпоративными договоренностями лидеров политико-силовых групп, то даже в случае «проблем с законом», влияния «своих» хватает для того, чтобы минимизировать эти проблемы.

Все вышесказанное касается в целом и среднего слоя абхазского общества.

Мы можем видеть много моментов, принципиально отличающих 2016-й год, скажем, от 2012-го, когда наблюдался экономический рост. Тогда не только верхние слои, но и в целом активное население было вовлечено в ту или иную стабильно доходную деятельность. Это не обязательно бизнес или вовлечение в те или иные коррупционные ниши. Была работа во многих, вновь открывавшихся бизнесах с достойной по абхазским меркам зарплатой.

Если мы посмотрим на тех, кто четыре года назад был при делах, увидим, что очень многие из этих людей оказались без средств к существованию, а свои личные предпринимательские стратегии они строят теперь на всякого рода сомнительных операциях, получение дохода за счет которых отнюдь не гарантировано. Но с тех лет у многих остались большие долги, ведь открывавшиеся возможности давали старт гонки за качество жизни. С тех лет остались новые ремонты в домах и квартирах, и у многих сотни тысяч и даже миллионы рублей долгов. Не перед банками, перед частными лицами. У всех этих людей нет никакой возможности исправить свое положение, поскольку в стране просто нет той денежной массы, которая создавала прежде движение жизни.

Массовая криминализация верхнего и среднего слоя абхазского общества ставит страну на грань гражданской войны.

Преступное поведение — норма для молодежи

Произошли опасные изменения в характере совершаемых преступлений. Растет соотношение тяжких преступлений, и это, если сравнивать с российской статистикой, делает Абхазию похожей на российские регионы, где сворачивается жизнь. Например, Забайкальский край, единственное в этой стране место, где систематически грабят туристов.

В преступность влилась молодежь, дети, рожденные сразу перед, во время и в первые годы после войны. Это потерянное поколение. Потому что именно им не посчастливилось жить в то время, когда послевоенные социальные изменения лишили их полноценного воспитания и образования. Урбанизация лишила их культурной преемственности. Многие потеряли плотные связи с регионами происхождения, фамилиями, значительно хуже знают родной язык. То есть не могли бы рассчитывать на поддержку в развитии со стороны традиционной среды.

Эти проблемы происходили во многих странах и достаточно хорошо описаны в литературе. В Абхазии не происходит ничего нового. Лишенная навыков, знаний, эта бедствующая молодежь наполняет города, активно создает семьи, которые нечем кормить.

Есть особенности мировосприятия и отношения к окружающей социальной реальности у этих людей, сформировавшихся под влиянием обстановки, в которой они росли. Этих особенностей много, но остановимся на некоторых.

У них нет опыта жизни в условиях «общественного контракта». Есть хорошая иллюстрация из жизни. Молодого человека дважды за короткое время задерживали на 15 суток за вождение автомобиля в нетрезвом виде, без прав и документов на машину. На третий раз этот молодой человек, в том же состоянии и без документов, съехал с главной трассы к берегу моря, поставив машину под мостом, с которого хорошо обозревается местность. Знакомый автомобиль заметили сотрудники милиции. Когда они спустились, то молодой человек был обескуражен, он был уверен, что законы, которые позволяют его задержать, действуют только тогда, когда машина находится на большой дороге.

Их поведение, образ жизни в принципе асоциальны и преступны.

Они не являются частью общества в том смысле, что оборвана преемственность в передаче культуры, языков. В массе своей эти люди не владеют в совершенстве ни одним языком. Их нахождение вне культуры, традиции, делает преступность агрессивнее и опаснее.

Они не социализированы. У них нет образования, горизонтов планирования, образ жизни их создает массу экстремальных ситуаций, связанных с долговыми обязательствами, участием в преступных замыслах — каждый день как последний.

Мы видим рост числа преступлений, побудительным мотивом для которых является необходимость в режиме одного или нескольких дней изыскать очень крупные для этой категории населения денежные средства. Необходимость сдачи «тавана"(карточных долгов и т. п.) уже становилась мотивом для убийств, в том числе в своей среде. Речь идет о десятках, реже сотнях тысяч рублей.

Вместе с тем отчасти разгул преступности в этой среде — это еще и социальный протест. У этих людей нет ни уровня, ни качества жизни. Они ломают скамейки, срывают терминалы оплаты, крушат фонари на набережной — только так они могут выразить свое присутствие в мире, где они никому не нужны.

С приходом этого поколения преступность окончательно перестала быть организованной, а их «деятельность» не могут контролировать авторитеты этого мира. Они их просто не знают. И это делает ситуацию очень опасной.

С этим ничего уже сейчас сделать нельзя. Для того, чтобы целое поколение вытянуть со дна, нужно сильное, имеющее ресурсы интеллектуальное государство, опирающееся на научные и экспертные институты. Пока что нет самого государства.

Абхазия не первая страна, которая проходит этот путь. Поэтому можно представить, что будет дальше. Если бы правоохранительная система могла отвечать на вызовы, ситуация была бы лучше. Но в условиях деградации органов правопорядка, когда никакие сдержки не работают, вал преступности не остановить.

К этому времени такая «низовая» преступность уничтожила остатки позитивного туристического имиджа страны. Завтра люди начнут отстреливаться. Кстати, опыт стран Латинской Америки показывает нам, что стрелять в преступников первыми начинают отельеры. Сегодня на туристическом рынке достаточно одного ролика на «Ютубе», в котором будет повествование о грабеже в отеле, чтобы этот отель закрылся.

Но опять-таки опыт американских стран показывает, что это станет началом уличных войн и разборок. Близкие преступников, ставших жертвами представителей класса собственников, будут мстить — сжигать отели, подрывать машины, стрелять по людям. Это еще одна гражданская война.

Антон Кривенюк, специально для EADaily