Русскоязычная община себя так и не нашла: Израиль в фокусе

Портал mignews.com опубликовал аналитическую статью публициста Ирины Петровой под заголовком «Армия уклонистов против армии Израиля».

На прошлой неделе по всему Израилю прокатились беспорядки ультраортодоксов, которые протестовали против ареста молодого человека, уклонявшегося от призыва. Протесты сопровождались столкновениями с полицией, задержаниями — и попытками выторговать освобождение уклониста путем переговоров. Когда военные отказались идти на уступки, лидеры харедимной общины пригрозили «бессрочным» бунтом.

Для жителей Израиля это даже не дежавю, а рутина. Харедим постоянно выходят на улицы, когда их права пытаются уравнять с другими или привести в соответствие с законом. Так было, например, в 2014 году, когда БАГАЦ распорядился временно заморозить финансирование ультраортодоксальных йешив, которые не выполняли закон о призыве. После этого Меир Поруш (между прочим, депутат Кнессета) пообещал Израилю ни больше ни меньше, как «второй Тахрир», если молодых йешиботников будут принуждать к службе в ЦАХАЛе.

Среди раввинов есть те, кто поддерживает армейскую службу. Но с такими в ультраортоксальной общине обходятся «как с предателями». В сентябре нападению религиозных хулиганов подвергся главный раввин Кирьят-Гата и Сдерота Моше Хаблин, который выступает за призыв харедим. Впоследствии ему не раз поступали угрозы.

Сегодня обозреватели напрасно вспоминают, что когда Бен-Гурион разрешил давать отсрочку от армии изучающим Тору, таких благочестивых учеников было всего 400 человек на весь Израиль. В 2010 году их стало 62 500, сейчас — более 70 тысяч. Отсрочка давно превратилась в полное освобождение от службы. В 2002 году был принят закон Таля, закрепляющий статус кво на пять лет. В итоге он действовал целое десятилетие. В 2013 году появилась реальная возможность восстановить равенство в распределении обязанностей — у власти оказалось светское правительство. По инициативе НДИ и «Еш Атид» были приняты поправки к закону, которые предусматривали сокращение числа йешиботников, получающих освобождение от призыва, и уголовное наказание для уклонистов.

Но в марте 2015 в Израиле прошли «очередные внеочередные» выборы. Нетанияху заключил коалиционное соглашение с религиозными фракциями, и уже в ноябре Кнессет отменил принятые поправки. Количество йешиботников, упавшее было за 2012−2014 годы, быстро восстановилось, выросло финансирование ультраортодоксальных учебных заведений. В июне 2016 года оно достигло 1,1 миллиарда шекелей.

Ультраортодоксы составляют около 11% всего населения Израиля, их число постепенно приближается к миллиону, и 18% из них — молодежь. По сути, это настоящая армия, хорошо организованная, мотивированная и готовая ринуться в бой по первому слову своих генералов — раввинов. Государство ничего не может противопоставить их натиску. Сейчас министр обороны и убежденный сторонник всеобщего призыва Авигдор Либерман грозит ответить на уличные беспорядки отменой отсрочек и прекращением финансирования для ряда йешив. Но в этом случае община задействует свой парламентский ресурс — депутаты-харедим найдут повод для шантажа правительства.

Кое-кто в Израиле предлагает оставить ситуацию как есть — недаром она называется «статус кво». Мол, идея равного призыва не стоит тех копий, которые вокруг нее ломаются. Для ЦАХАЛа неподготовленные, не желающие служить солдаты-харедим со своими особыми запросами — не подспорье, а обуза. Да и вообще — пусть ультраортодоксы живут своей жизнью, кому это мешает?

С этим можно было бы согласиться, если бы харедим действительно жили своей жизнью и не вмешивались в нашу. Но происходит с точностью до наоборот. Не имея обязанностей, члены этой общины получают те же льготы и права, что и другие граждане — и даже больше. К примеру, государство выделяет деньги на частные ортодоксальные школы в нарушение закона, согласно которому финансирование школ прямо пропорционально уровню изучения в них базовых предметов (математики, иврита, английского языка). Обычно школы харедим никогда не проверяют на предмет соответствия этим критериям — они просто получают деньги. Попытки что-то изменить были сорваны уступками нынешнего правительства.
Многие ультраортодоксальные течения не признают «сионистское государство» и в разной степени от него дистанцируются. Это не мешает большинству харедим дисциплинированно голосовать на выборах, избирая в светский Кнессет своих представителей, которые должны защищать их интересы.

Эти интересы состоят, в частности, в том, чтобы заставить все население, независимо от убеждений, жить по строгим религиозным законам. У всех свежи в памяти недавние баталии вокруг работы тель-авивских магазинов в шабат, отмена субботнего ремонта железной дороги, которая привела к транспортному коллапсу. Харедим — это не просто государство в государстве. Это привилегированный класс, который находится на содержании государства — и, соответственно, налогоплательщиков. И происходит такое только в Израиле. Еврейские ультраортодоксы в других странах исполняют законы, не навязывают окружающим свой образ жизни и не сражаются стенка на стенку с полицией.

Да, есть мнение, что людям, изучающим Тору, положены особенные привилегии, тем более на Земле Израиля. Но среди наших сограждан много искренне верующих людей, которые успевают и работать, и служить в армии, и соблюдать заповеди, и учить священные тексты. Закон о равном призыве нужен для того, чтобы таких людей стало больше. Армия способна открыть молодым ортодоксам путь к «социальным лифтам», дать им возможность учиться, работать и вносить свой вклад в процветание страны.

Об этом йешиботникам рассказывают на призывных пунктах, и именно поэтому ультраортодосальные раввины протестуют против обязательной явки на призыв — мол, там, харедимной молодежи «морочат голову». На самом деле, религиозные авторитеты просто боятся, что верные ученики начнут прислушиваться к кому-то еще или мыслить самостоятельно — ведь тогда «генералы» потеряют свою «армию». (mignews.com)

Газета «Хадашот» опубликовала интервью, которое взял главный редактор газеты Михаил Гольд у экс-депутата Кнессета, одного из отцов-основателей партии «Исраэль ба-Алия», Романа Бронфмана. EADaily публикует интервью в сокращенном виде.

Роман, сегодня большинство русскоязычных израильтян относят себя к правой части политического спектра. Но было ли так всегда? Вы приехали в 1980-м — задолго до Большой алии, — какие настроения царили тогда в среде репатриантов?

— Я бы говорил не о «русских», а о «советских» в Израиле. Это советские евреи по мироощущению, мировоззрению, поведению, что во многом объясняет правую ориентацию русскоязычной общины.

Так было не всегда — в 1992-м репатрианты проголосовали за Партию труда, приведя к власти Ицхака Рабина. Последующий сдвиг вправо стал результатом кровавых терактов 1993−94 годов, совершенных палестинцами в ответ на соглашения в Осло. Надо признать, что правительство Рабина пребывало в глубоком шоке — никто не ждал такой волны насилия. Израильтяне-старожилы, которые прошли несколько войн и для которых теракты всегда были неким фоном жизни, восприняли это тяжело, но не так трагически, как советские евреи, осознавшие, что приехали в очень небезопасную страну и одним махом переметнувшиеся из центра на правый фланг израильской политики.

Русскоязычная община долго искала себя и во многих вопросах до сих пор так и не нашла. Если по отношению к арабо-израильскому конфликту «русские» занимают крайне правые позиции, то озабоченность социальными проблемами и религиозным засильем сдвинула репатриантов далеко влево, хотя многие этого не осознают. Правда, в последние годы ситуация меняется, пожилые, советские до мозга костей люди с каждым годом все меньше влияют на политику общины, выходцы из СССР среднего возраста определяют себя как правых националистов, а молодежь уже не столь подвержена влиянию родителей, голосуя примерно так же, как их сверстники-сабры. Собственно, это происходило и с репатриантами 1970-х, которые, начав с поддержки правых, сегодня более или менее равномерно распределены по всем политическим партиям.

Не кажется ли вам, что корни нынешнего отношения «русских» к левому сионизму — в том пренебрежении, которое выказали тогдашние элиты, — мол, приехали на готовое — так знайте свое место, а мы пока порулим. Почему никто из алии 1970-х так и не взобрался на верхние этажи израильской пирамиды власти?

— В 1970-х у советского еврейства в Израиле не было нужды в политическом представительстве. Репатриантов (а с 1971 по 1979 год в страну прибыли порядка 150 тысяч человек) приняли по высоким, по меркам того времени, стандартам — полгода в центре абсорбции, изучение иврита, государственная помощь, социальное жилье, которое они потом выкупили. Большинство новоприбывших были востребованы, почти все устроились на работу в течение полугода пребывания в стране. Разумеется, многие сталкивались с бытовыми проблемами, но на общинном уровне не было потребности в объединении, как это произошло в 1990-е, когда приехала почти миллионная алия. Причем, приехала она совсем в другой Израиль — не социалистический, а Израиль свободного рынка, где репатрианты сами занимались своим трудоустройством, поиском жилья, сами записывали детей в детские сады и школы. Задним числом мы понимаем, что это был единственный способ переварить миллион человек, централизованная система с этим не справилась бы. Другое дело, что абсорбция сопровождалась огромным количеством проблем — нехваткой квартир, отсутствием рабочих мест и мест в детских садах и т. д. Вот тогда община и поняла, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих, и в 1996-м у русскоязычных евреев Израиля появилось политическое представительство в виде партии «Исраэль ба-Алия».

Почему, будучи одним из основателей этой партии, вы вышли из «Исраэль ба-Алия» три года спустя? Бронфман оказался слишком левым и либеральным для этой политической силы?

— Отчасти, это так. Из первой десятки основателей партии к левым можно отнести только меня и в какой-то мере Марину Солодкину, которая пришла из «Мерец», но скрывала это, не желая, чтобы ее ассоциировали с левым лагерем. Остальные были людьми явно правых убеждений — Натан Щаранский, Юлий Эдельштейн, Юрий Штерн и др. На выборах 1996 года мы получили семь мандатов, тогда же Нетанияху стал премьер-министром и сформировал правое правительство. Я между тем создал межпартийное объединение, в которое вошли 19 умеренных депутатов Кнессета из разных партий, в том числе из «Ликуда» (Гидеон Эзра, Зеэв Бойм), ШАС (Ицхак Коэн) и др. Мы встречались с палестинцами, пытаясь возобновить мирные переговоры об окончательном урегулировании, в 1997-м Нетанияху, в частности, под нашим давлением вывел израильские силы из густонаселенных арабских кварталов Хеврона.

Перед выборами 1999 года я вел внутри партии линию на поддержку Эхуда Барака на пост главы правительства, в то время как Щаранский и Эдельштейн сделали ставку на Нетанияху. Это и стало причиной раскола, я вышел из «Исраэль ба-Алия», а Щаранский и Эдельштейн вскоре вошли в правительство победившего на выборах Барака, несмотря на то, что еще вчера поддерживали его оппонента. В политике так бывает.

Первую каденцию в Кнессете я провел самостоятельно, а вторую — с партией «Мерец», представляя интересы тех 10−15% русскоязычных левых израильтян, которые в моем лице нашли своего спикера. Кстати, еще в 2001 году я и параллельно Хаим Рамон из Партии труда предложили идею одностороннего отделения. Многие в мире вообще не знают, что между нами и палестинцами нет границы, и это значительно облегчает проведение терактов. В 2005-м я поддержал выход из сектора Газа, и это как раз тот случай, когда русскоязычные депутаты Кнессета разделились практически поровну.

Почему люди, лет двадцать прожившие в демократической стране с законно избранным правительством, законопослушной армией, независимым судом (вспомним суровые приговоры президенту и экс-премьеру), — почему эти люди — я имею в виду многих русскоязычных израильтян — столь пренебрежительно относятся ко всем этим институтам, обвиняя их в недостатке патриотизма и мечтая о «сильной руке»?

— У Интернета огромное количество преимуществ, но есть и недостатки. Главный из них — ликвидация института элит. Сегодня каждый пользователь Сети имеет возможность влиять на умы так же, как лауреат Нобелевской премии. Благодаря Интернету люди живут не в реальном, а виртуальном мире. Мире, в котором тетушка из Ашдода и ее сестра из Житомира ощущают себя, по меньшей мере, Хиллари Клинтон и судят о ней, как если бы она была одной из них. Социальные сети — и это происходит во всем мире — привели к ниспровержению авторитетов. Каждый чувствует себя в центре Вселенной, но чья-то Вселенная очень глубока, а чья-то весьма ограничена. Но все они равноценны, и голоса всех слышны, часто превращаясь в какофонию.

Основной избиратель левых и левоцентристских партий — ашкеназ, с высшим образованием, нерелигиозный — и этой характеристике соответствует большинство репатриантов. Да и социально-экономический статус у людей, приехавших 20−25 лет назад, зачастую не ниже, чем у коренных израильтян. И, тем не менее, повестка дня Сионистского лагеря и «Мерец» их не привлекает. Почему?

— Потому что превалирует советское мировоззрение — ни шагу назад, ни пяди родной земли не отдадим и т. п. Советское еврейство тезис об избранности еврейского народа восприняло буквально, трактуя эту избранность крайне примитивно. Ксенофобия, нетерпимость — все это было характерно для отношения к евреям в СССР, и они привезли эту нетерпимость с собой.

Для «русской улицы» крайне важна социальная повестка дня — дешевое жилье, пенсии и т. п. Казалось бы, это благодатное поле для левых, социально ориентированных партий, но им так и не удалось найти ключик к сердцам репатриантов.

— Левые в принципе не умеют искать ключи. Они люди холодные и ключей к слабым слоям населения у них нет.
Вместе с тем поведение постсоветского еврейства в значительной мере обусловлено израильской действительностью — вся израильская политическая карта сдвинулась вправо. Светское ашкеназское большинство превращается в меньшинство, а на арену выходят три силы — ультраортодоксы, религиозные сионисты и крайне правый светский лагерь, считающий, что мы вечно сможем пребывать на палестинских территориях.

Центральная проблема Израиля — это демография. Светская ашкеназская семья насчитывает в среднем 3,2 человека, национально-религиозная — 7,2, ультраортодоксальная — 9,3, а арабская — 10,8. Поэтому через десятилетие на политической арене будут доминировать три упомянутые мной группы, что чревато деградацией Израиля, — наш имидж как стартап нации, членство в клубе развитых стран Запада окажутся под угрозой, и, подозреваю, мы станем свидетелями печального конца израильской демократии.

Для этой молодежи Израиль в последние пару лет является позитивной моделью практически во всех сферах.

— Потому что они не знают, что происходит внутри. Все это пока существует — и хайтек, и передовой IT сектор, но сомневаюсь, что через 20 лет мы будем выглядеть так же, как сегодня.

Вы один из немногих русскоязычных общественных деятелей, активно продвигающий принцип двух государств для двух народов. Полагаете, он еще релевантен на нынешнем этапе? Даже при том, что большинство израильтян, да и большинство палестинцев не верят в эту модель урегулирования.

— На уровне противоположной концепции — одно государство для двух народов — мы наблюдаем смычку между крайне правыми и крайне левыми. Только правые рассчитывают установить систему апартеида, при которой палестинцы будут лишены ряда гражданских прав, левые же предлагают полное равноправие евреев и арабов в едином государстве.
Более релевантной мне видится модель некой конфедерации, о чем сегодня много говорится в разных кругах израильского общества, но к ней можно прийти только через модель двух государств для двух народов. Невозможно усадить за стол два народа, один из которых живет в XXI веке — с точки зрения развития экономики, стабильности демократии и социальных институтов, — и народ, пятьдесят лет живущий под оккупацией.

Возможно, мы наблюдаем процесс трансформации традиционного сионизма? И новое поколение поселенческого движения, в котором немало «русских», — это реинкарнация кибуцников 1920-х — 1950-х годов с той же убежденностью в собственной правоте, максимализмом и непримиримостью к идеологическим оппонентам? В конце концов, многие кибуцы были созданы на землях, принадлежавших так называемым «отсутствующим владельцам», т. е. арабским беженцам, и это вполне сочеталось с их социалистической ориентацией.

— Такую аналогию с некоторой натяжкой можно провести. Но кибуцы — это все-таки социалистический проект, а поселенческая политика — воплощение радикального колониализма. Кто сегодня обслуживает поселения? Местное арабское население. Кибуцники в 1930-е годы были самодостаточны — авода иврит («еврейский труд») был одной из основ их идеологии.

Если мы выгнали когда-то палестинцев из Рамат-Авива и Хайфы, то где должна пройти граница? Прагматики (а вовсе не левый лагерь) предлагают провести ее по границе 1967 года, что принимается и значительной частью палестинцев. Радикалы утверждают, что вся эта земля наша, а арабы пусть убираются в арабские страны. Среди арабов тоже есть призывающие евреев вернуться туда, откуда они приехали, — это ровно та же идеология. Прагматики же понимают, что если мы и заняли когда-то чей-то дом, то это не может помешать провести, наконец, границу между нами и палестинцами.

Есть ли на сегодняшний день лидер, который смог бы убедить общество в этой идее?

— Яир Лапид, например. Ципи Ливни, которая была министром иностранных дел. Или Эхуд Барак, подумывающий о возвращении в политику.

Вы ведь хорошо знакомы с Бараком? Будучи премьер-министром, он в 2000 году сделал Арафату в Кэмп-Дэвиде невероятно щедрое предложение, от которого тот, однако, нашел силы отказаться. Речь шла об отступлении Израиля с 97% оккупированных территорий, а также 30 млрд. долларов компенсации беженцам. Саудовский принц Бандар, игравший закулисную роль в мирных переговорах, назвал отказ Арафата от предложения Барака «преступлением против палестинцев — а на самом деле против всего региона». Не стало ли это жирной чертой, подведенной под мирным процессом?

— В Кэмп-Дэвиде Барак повел себя, на мой взгляд, нечестно. Я был с ним там, потом мы отправились на юбилейную сессию ООН в Нью-Йорке и… скажу вам то, о чем никогда не рассказывал. Мы поднимались с ним в лифте в здании ООН после встречи с Путиным — в кабине были только Барак, я и министр юстиции Меир Шитрит. Я спросил его тогда: «Эхуд, почему ты говоришь, что у нас нет партнера и что ты на самом деле обещал Арафату?» Он мне ответил: «Я провентилировал с Арафатом вопрос о совместной юрисдикции над Иерусалимом, и раис отказался от этой идеи. Зачем мне предлагать ему все остальное?» То есть щедрое предложение Барака — это миф. Он ограничился лакмусовой бумажкой — вопросом об Иерусалиме. Так ведут переговоры? Заходя с козырей, ставя на кон самую сложную проблему?

В этом смысле Нетанияху поступает честнее, заявляя, что не намерен вести переговоры вообще. Барак же предпочел видимость переговоров и провалил их с самого начала. Его целью было не о чем-либо договориться, а продемонстрировать, что палестинцы не готовы к переговорам.

На сегодняшний день палестино-израильский конфликт имеет решение?

— Разумеется. И когда Нетанияху говорит об отсутствии партнера, он имеет в виду себя, а не председателя ПНА Абу Мазена. Абу Мазен готов продолжить переговоры с той точки, на которой он остановился с Эхудом Ольмертом, который, кстати, был неплохим премьер-министром. Вообще, в середине 2000-х годов произошло интересное явление — все бывшие ревизионисты — Ариэль Шарон, Ципи Ливни, Эхуд Ольмерт — пришли к идее двух государств для двух народов. При этом они не стали левыми, что лишь говорит о том, что противостояние сегодня не между левыми и правыми, а между националистами и клерикалами, с одной стороны, и демократами — с другой. Мы понимаем, что без урегулирования конфликта с палестинцами демократический Израиль невозможен.

Имея перспективу конфедерации, вполне можно прийти к соглашению — не между государством Израиль и территориями без статуса, а именно между государствами. Абу Мазен в состоянии запустить этот процесс по одной простой причине — большинство палестинцев устали от конфликта, поэтому любое решение для них будет лучше, чем нынешнее положение дел.

А что ждет сектор Газа, на который власть Абу Мазена не распространяется?

— Это проблема, которую должно решить международное сообщество. На сегодняшний день это чемодан без ручки — ни мы, ни Египет не готовы взять эту территорию под свой контроль. Но если мы достигнем урегулирования на Западном берегу, то международное сообщество изменит отношение к конфликту, согласившись на международный протекторат над сектором Газа. Но для этого нужно что-то делать…

Шарон уже сделал, выведя израильские силы из Газы в одностороннем порядке, рассчитывая на симпатии международного сообщества. Расчет этот, как мы знаем, не оправдался.

— Шарон, выйдя из сектора Газа, сделал очень важный шаг, продемонстрировав общественности, что правительство, которое посылает поселенцев, имеет право их отозвать. При этом он не передал власть в Газе Абу Мазену, оставив сектор на произвол судьбы.

Почему же на произвол, в Газе состоялись свободные выборы, на которых победил ХАМАС.

— Демократию нужно развивать, она не рождается ex nihilo. Мы вышли из Газы, Абу Мазен туда не пришел, поэтому там естественным образом победил ХАМАС, созданный, кстати, в свое время при поддержке Израиля как альтернатива ООП.
Если бы израильское руководство пошло на то, что хотел сделать покойный Рабин, то международное общественное мнение было бы целиком на нашей стороне.

Но даже Рабин говорил не столько о будущем палестинском государстве, сколько о постоянном урегулировании.

— Вектор был понятен — процесс должен был завершиться созданием палестинского государства. Шимон Перес вспоминал в интервью для нашей с Лили Галили книги, что когда началась алия советских евреев, Израиль почувствовал себя более сильным, а палестинцы более слабыми, что и позволило усадить их за стол переговоров. Парадоксально, но истинными архитекторами Осло стал миллион советских евреев, поскольку Рабин и Перес поняли, что Израиль может диктовать условия, а Арафат опасался, что этот миллион поселится на Западном берегу и тогда создание палестинского государства вообще уйдет с повестки дня. Сегодня мы находимся в некоем вакууме. Процесс заморожен, численность еврейского населения на территориях растет, и правительство четко дает понять, что оно не заинтересовано ни в каких телодвижениях, перекладывая вину на палестинцев.

Вы полагаете, что Рабин, если бы его не убили, не изменил бы свою точку зрения на мирный процесс и пошел бы до конца?

— Думаю, да. Рабин вообще не был человеком левых убеждений — он был главой Генштаба, освобождал Иерусалим в ходе Шестидневной войны, будучи министром обороны призывал ломать ноги и руки палестинцам. Он понял, что если мы хотим сохраниться как демократическое государство, то необходимо отделиться от палестинцев. Мы победили в войне 1967 года, но это пиррова победа. Мы получили язву, которая постоянно воспаляется на теле израильского государства. Палестинцы — это нарыв. Я бы сравнил отделение от палестинцев с ампутацией ноги ради спасения всего организма — выходцы из правого лагеря Шарон, Ольмерт и Ливни это поняли, надеюсь, поймут и будущие лидеры Израиля.