Раис Сулейманов: История этнолингвистического конфликта в Татарстане

Многолетнее противостояние родителей школьников с властями Татарстана «по языковому вопросу» (право изучать русский в полном и добровольность при изучении татарского), получившее даже в научной литературе название этнолингвистического конфликта, началось не в постсоветский период. Его история уходит в далекое прошлое — в первые годы существования ТАССР. Об этом свидетельствуют документы и пресса тех лет, когда в 1920 году вместо Казанской губернии декретом Владимира Ленина была создана Татарская Автономная Советская Социалистическая Республика. Именно с того момента в регионе большевиками стала проводиться новая форма национальной политики, получившая название «коренизация».

В ее основе лежали два вектора деятельности государственных и партийных органов в Татарии.

Во-первых, принцип, который бы сегодня назвали коррелирующая дискриминация, т. е. сознательное создание при назначении на должности преференций людям определенного социального, национального или иного происхождения, независимо от наличия у них деловых и профессиональных качеств, причем в ущерб остальным. Проще говоря, проводилась политика «этнизации» — приоритет при назначении отводился лицам титульной национальности, что естественно вызывало протест со стороны остального населения. При такой политике зачастую предпочтение оказывалось сотрудникам, не обладающим деловыми и профессиональными качествама, а просто «национальным кадрам».

Во-вторых, татарский язык стал внедряться в программу обязательного обучения всего населения бывшей Казанской губернии.

Коренизация в Татарии в 1920—1930-е годы заключалась в том, что лицам титульной национальности, то есть татарам, предоставлялись преимущества при назначении или избрании на должности. Считалось, что татары, «угнетаемые царизмом», должны иметь приоритет в карьере и получать посты в Татарской АССР уже вследствие своей национальности, объявленной почему-то коренной. Здесь, вероятно, и находятся истоки современных рассуждений части татарской интеллигенции, что в Татарстане «коренной народ» — татары, а вот русские коренными не являются.

Обратимся к документам и материалам той далекой эпохи, когда большевиками стала проводиться новая национальная политика, как выясняется, уже тогда встречавшая протест со стороны русского населения Татарской АССР.

В 2009 году Институт истории Академии наук Татарстана выпустил сборник документов «Осуществление политики коренизации в Татарстане в документах. 1920−1930-е гг.» (автор-составитель кандидат исторических наук З.Г. Гарипова). Книга примечательна тем, что содержит факты, как проводилась эта коррелирующая дискриминация, а также показывает идеологию госорганов Татарской АССР того времени.

Приведем несколько цитат. Из доклада орготдела Татарского Центрального Исполнительного Комитета за 1932 год, подготовленного к его 2-й сессии, читаем: «Необходимо усилить коренизацию административного, профсоюзного и советского аппарата на предприятиях… Нужно дать решительный отпор великодержавническим настроениям отдельных работников и отдельных фабрично-заводских организаций, игнорирующих задачи коренизации» (с.134). Обратите внимание на терминологию: «великодержавническими настроениями» называлось тогда любое несогласие русского населения с национальной политикой большевиков.

Политика коренизации проходила на фоне внедрения обязательного изучения татарского языка в школах Татарской АССР. Это уже тогда встречало протесты.

Так, в одном из докладов Комиссии по реализации татарского языка (созданной в 1921-м году и чем-то напоминающей Комиссию по исполнению законодательства о государственных языках Татарстана, созданную в 2016 году), отмечалось следующее: «Полная, даже пассивная, реализация татарского языка, не говоря уже об активной, может быть достигнута только при владении татарским языком наравне с русским значительным большинством. Такого большинства мы не можем и не собираемся создавать исключительно из татар. Поэтому приходится прибегать к другой мере, именно — к обучению русских татарскому языку. Здесь основное внимание уделяем на школы II-й ступени, профтехнические учебные заведения и вузы» (с.30).

Эта политика вызывала непонимание и протесты учащихся. В документе «Сведения о конкретных фактах проявления шовинизма и местного национализма в отдельных районах республики среди студенчества», датированном не позднее 1932 года, приводятся такие факты среди студенчества: «Непосещение занятий татарского языка, наплевательское отношение к этим занятиям» (с.140).

Еще один характерный пример языковой образовательной политики в Татарии тех лет: «Другим крупнейшим извращением коренизации является принудительное зачисление татар в татарские группы вопреки их желанию. Такое явление имело место в КИСС (Казанский институт советского строительства — прим. EADaily), где элементы принуждения окончательно не изжиты и в текущем учебном году, так, например, в 1933/34 году на 1 курсе создана Казанская группа с преподаванием на татарском языке, в эту группу механически зачислены все казахи и киргизы, несмотря на их протест и на то, что многие из них лучше владеют русским, чем татарским языком» (с.192).

Картину этнолингвистического конфликта в Татарской АССР 1920−1930-х годов нагляднее всего иллюстрирует пресса того времени.

Газета «Красная Татария» (теперь — «Республика Татарстан») за май 1930 года опубликовала статью с характерным названием «Шовинизм в школах». «В условиях Татарской республики, где великодержавный шовинизм особенно сильно свирепствовал, интернациональное воспитание в школах должно занимать исключительное место. В русском населении Татарской республики еще до сих пор крепки корни великодержавного шовинизма», — сетует автор. Дальше он описывает ситуацию в школе русского села Языково Нуркеевской волости Челнинского кантона (сейчас это Сармановский район Татарстана), где отмечает следующую ситуацию: «Советская педагогика одним из своих принципов провозгласила интернациональное воспитание. Школы едины для всех национальностей. Программы школ насыщены духом интернационализма. В школах той или иной национальной республики изучается язык данной национальности. В школах повышенного типа Татарии обязательно должен прорабатываться татарский язык. Он нужен для изучения своего края, татарской культуры и для того, чтобы русский, кончая среднюю школу, мог работать не только среди русских, но и среди татар. Что же мы видим в школьной действительности? Больше отрицательного, чем положительного. Школьники изучают татарский язык, переходят из группы в группу, кончают курс — и не могут сказать по-татарски двух слов. Работали впустую. Государство зря расходовало средства. Татарский язык открыто и тайно бойкотируется учащимися».

Ситуация, описанная в 1930 году журналистом, просто удивительным образом напоминает сегодняшнюю картину в школах Татарстана, о чем уже много лет открыто говорят родители русскоязычных детей. Заметим, что сам корреспондент «Красной Татарии», некто С. Ефремов как раз сторонник обязательного обучения татарскому языку русских детей, это им называется «интернациональным воспитанием». Однако несмотря на резко критическое отношение журналиста к протестам русского населения, в его репортаже приводятся факты, которые идентичны тому, что сейчас наблюдается в школах Татарстана.

«В дневнике III группы от 23 ноября 1929 года записано: «На последнем уроке, т. е. на татарском, было повторение материала за первую четверть, и ученики вели себя очень и очень плохо. Занимались кто чем попало, только не татарским языком, а потому каждое пятое слово учительницы было «тише». Я не знаю, чем объяснить такое отношение к данному предмету. Но это — частое явление на этих уроках», — констатируется в репортаже.

Кстати, методика преподавания татарского языка для русских детей тогда была такой же из рук вон плохой, как и спустя 80−90 лет в начале XXI века, что и отмечает журналист «Красной Татарии»: «Педагоги по татарскому языку недостаточно квалифицированы. Отсутствует дисциплина на уроках. Учащиеся сами заявляют, что преподаватели татарского языка не могут заинтересовать учащихся, втянуть их в работу. Необходимо периодически устраивать при Татнаркомпросе (аналог Министерства образования и науки Татарстана) курсы по переквалификации педагогов по татарскому языку, особенно в области методических вопросов. У нас совершенно нет преподавателей татарского языка с высшим педагогическим образованием. Большинство из них — педагоги по случайности».

В той же газете в 1930 году вышла статья другого журналиста, но с похожим названием — «О великодержавном шовинизме и помощи ему «слева». Ее автор некто Л. Рубинштейн описывает недовольство русского населения языковой образовательной политикой в Татарской АССР: «Разве не характерно в этом отношении заявление, поданное в 1928 году русскими учащимися большинства казанских школ, протестовавшими против обязательного изучения татарского языка в школах второй ступени. В пользу этого заявления был целый ряд выступлений на общеученических собраниях. Разве это не говорит о том, что влияние русской чиновничьей интеллигенции, великодержавных элементов из русских академических кругов Казани еще очень сильно? Дух презрения к татарскому языку, оказывается, еще не ликвидирован, даже в советских школах. Мотивировка учащихся была такая, что никто из них не собирается оставаться в Татарии, но разве это не говорит о явном желании «убежать», «скрыться» от национального вопроса, разве это не говорит об элементах великодержавности, ибо, ведь, приложение своих сил значительная часть учащихся находит и бесспорно найдет в пределах Татарской Республики. Нежелание помочь культурно-экономическому подъему татарских трудящихся масс, стремление навязать эту работу «только татарам» лежало в основе тех великодержавных настроений, которые мы имеем в школах г. Казани».

Параллели между ситуацией 1920−1930-х и 1990−2010-х годов в Татарстане в сфере национальной и языковой образовательной политики напрашиваются сами собой.

Более того, современные татарские историки стремятся объявить 1920-е годы, т. е. время образования Татарской автономной республики, «первым суверенитетом Татарстана». Эту мысль активно отстаивает на страницах казанской газеты «Звезда Поволжья» профессор Казанского университета Рамзи Валеев. «Период после 1921−23 годов вошел в историю как годы первого суверенитета, когда повсеместно стали реализовываться татарский язык, коренизация системы управления, был преодолены голод и разруха, развивалась наука, культура и т. д.», — рассуждает он на страницах рупора татарских националистов «Звезда Поволжья», восхваляя председателя Центральной мусульманской военной коллегии при Наркомате по делам национальностей, активного сторонника национально-территориального разделения России Мирсаида Султангалеева и второго председателя Совнаркома ТАССР Кашафа Мухтарова (1896−1937), занимавшего этот пост в 1921—1924 годах. Его татарский историк даже склонен отождествлять с первым президентом Татарстана, ныне госсоветником республики Минтимером Шаймиевым. Соответственно, период правления последнего в концепции национальной истории татар у Рамзи Валеева именуется «вторым суверенитетом» Татарстана. «Многое из того, что было начато Кашафом Мухтаровым и его коллегами, было продолжено в 90-е годы. К сожалению, и тогда не знали историю первого суверенитета и его вдохновителей, сделавших первый прорыв к независимой республике», — делает вывод историк.

Надо сказать, что при всей неоднозначности такая параллель между происходившем в регионе в 1920-е и 1990-е годы вполне напрашивается: чем, собственно, так сильно отличалась политика коренизации в Татарской АССР 1920-х годов от этниизации руководящих кадров 1990-х годов, когда шло занятие ключевых постов в местном госаппарате так, что ни о каком этническом балансе говорить не приходилось? По сути, ничем. Или чем отличалась языковая образовательная политика в регионе в 1920-е и в постсоветский период? Опять же, мало чем отличалась. Более того, также вводилось обязательное изучение татарского языка во всех школах республики, что, как свидетельствует пресса, вызывало протесты у русского населения. И примечательно, как реагировала на это в местных провластных СМИ «татарская общественность»: и в 1920-е годы, и сейчас протестующих против принудительного обучения татарскому называли «шовинистами», всячески их шельмовали.

Переломить тенденцию удалось к концу 1930-х годов, когда в «учебный процесс» вынужден был вмешаться союзный центр. Изучение татарского в школах ТАССР сделали добровольным. Похожее мы видим сейчас — федеральный центр также выступил за то, чтобы школьники в Татарстане могли изучать русский язык в полном объеме, как и в других, не национальных регионах РФ, а изучение татарского языка стало добровольным выбором родителей. Исторические параллели неизбежно напрашиваются. Также очевидно, что власти Татарстана в 1990-е годы с обретением, как считают татарские историки, «второго суверенитета», повторяют национальную и языковую образовательную политику 1920-х годов. Этнолингвистический конфликт 1920−1930-х годов в Татарской АССР был разрешен после вмешательства Москвы. По-видимому, и современный этнолингвистический конфликт в Татарстане будет разрешен тоже — только после вмешательства Москвы.

Когда знакомишься с документами и прессой 1920—1930-х годов Татарской АССР, то не покидает ощущение дежавю. Как в 1920—1930-е годы звучали обвинения «в великодержавном шовинизме», так и звучат. И точно так же, как и раньше, в 2017 году их делают татарские националисты, маскирующиеся под «интернационалистов» (в современном контексте — под «федералистов» и «патриотов России»). И так же, как 90 лет назад, из-за «принудиловки» к татарскому русское население не стало массово говорить по-татарски, хотя на обучение были потрачены огромные ресурсы.

Спрашивается: стоило ли наступать на одни и те же грабли? Может быть, было бы проще не повторять старые ошибки большевиков? Ведь результата это не дало. Глядя на то, как власти республики судорожно пытаются разрешить эту проблему, на ум приходят слова философа Георга Гегеля: «История повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, второй — в виде фарса».

Раис Сулейманов, эксперт Института национальной стратегии