Александр Коц: Как изменилась наша армия, и когда у ВСУ кончатся снаряды и люди

Известный российский военкор Александр Коц в интервью казанской газете «Бизнес Online» подвел итоги СВО за 2023 год. Он рассказал, почему на фронте пока не ощущается снижение поставок вооружений ВСУ, из-за чего попытки штурмовать Херсонскую область вышли за рамки логики и как после летнего наступления противник обнаружил дефицит личного состава (текст дается с небольшими сокращениями).

— Александр Игоревич, на ваш взгляд, как изменилась наша армия за прошедший 2023 год?

— Она стала больше, огромное количество военнослужащих пришли в армию по контракту, не по мобилизации, а добровольно. Кто-то по идеологическим соображениям, кто-то из-за финансовых причин, потому что боевой труд стал наконец-то оплачиваться достойно и получаемые деньги помогают решать многие проблемы. На момент нашего разговора контракт подписали более 400 тысяч человек. В месяц, получается, около 40 тысяч новых военнослужащих.

Тут, правда, нужно учитывать потери. В итоге в запасе мы такой суммы, конечно, не имеем, эти люди частично ранены, частично находятся уже в действующих частях, кто-то только проходит обучение. Поэтому абсолютные цифры тут назвать сложно.

Касаемо технической части, то, конечно, мы очень серьезно прыгнули вперед по беспилотной авиации, появилось огромное количество средств поражения, беспилотных, в первую очередь это и FPV-дроны, их пока недостаточно на некоторых участках, но явно больше, чем год назад. У нас появились новые средства радиоэлектронной борьбы, в том числе индивидуальной, это по большей части разработки энтузиастов (народных Кулибиных), поставляемые в войска по гуманитарной линии, но и по линии министерства обороны есть продвижение.

Сегодня в споре снаряда и брони уверенно побеждает снаряд, когда дрон ценой 50 тысяч рублей поражает технику стоимостью в миллионы. Важно как-то ее защитить, и вот появляются такие средства, как компактный радиоподавитель FVP-дронов «Огонек». Я таким, кстати, пользуюсь. Появились дрон-детекторы, которые показывают на экранчике, какой приближается к тебе дрон, это прибор размером с рацию. Появились средства РЭБ, которые устанавливаются на автомобили, танки и прочее. Пока это все не массово, но тем не менее мы понимаем, куда идет общее развитие. Соревнование всегда идет, придумываются новые средства поражения и защиты.

Налаживается разведывательно-ударный контур, когда разведчики, бэпээлашники, артиллеристы работают в одной связке, без бюрократических прослоек, без неких иерархических лестниц и докладов, как это было раньше. Было ведь как: от разведчика до начальника, от начальника до артиллерии дойдет — цели уже нет, бить некуда. Сегодня все работает в режиме онлайн, и беспилотники разведчиков напрямую завязаны на артиллерийские орудия, и время от обнаружения цели до ее поражения иногда доходит до пары минут. Накрывают по координатам.

Ну и психологический аспект. В особенности после летнего наступления. У наших бойцов появилась уверенность в себе, вера в победу, понимание, что можно не только отходить и перегруппироваться или отступать, но и давить противника, бить малыми силами, появился спортивный азарт, некая злость. Но не жестокость, а именно спортивная злость, когда ты знаешь, что можешь выбить противника из опорника и занять его позиции, более выгодные. У нас были знаковые победы, в первую очередь, конечно, Артемовск, который освободили в конце весны, аккурат перед началом украинского контрнаступления. Это определенные успехи под Купянском и Кременной, а сейчас идет авдеевская операция, которая должна завершиться разгромом крупнейшего в Донбассе узла обороны ВСУ. Ну и, конечно, то, что произошло в Запорожской области, тоже можно назвать победой, потому что мы отбили очень мощные удары противника, где он наступал большими силами с использованием огромного количества западной техники. Мы показали, что западная военная мысль споткнулась о традиционную советско-российскую оборонную стратегию, и тем самым доказали свое превосходство.

— В сентябре 2022 года ситуация была грустная, тогда обсуждали наше отступление из-под Харькова, а впереди был еще исход из Херсона. Насколько за 2023-й изменилось отношение нашего тыла к ситуации?

— Определенная прослойка караул-патриотов и паникеров всегда есть, к этому нужно спокойно относиться. В целом мне кажется, что тыл не очень внимательно следит за тем, что происходит. Конечно, есть люди, которые живут этим, в первую очередь родственники мобилизованных и добровольцев, огромное количество людей из числа волонтеров-гуманитарщиков. Но, если брать в масштабе страны, я так вижу, что наш тыл продолжает жить своей жизнью, не сильно понимая, что происходит в зоне проведения специальной военной операции.

Я думаю, что это позиция нашего государства, чтобы тыл не сходил с ума, не жил одной войной. Нам нужно развивать экономику, социалку и все это делать параллельно боевым действиям. По некоторым экономическим позициям мы уже вышли даже не на довоенный период, а в доковидный.

В целом каких-то панических настроений сейчас нет, но я не вижу большого интереса к происходящему в Донбассе. Кстати, об этом говорят цифры подписчиков военных блогов в «Телеграме», которые уже много месяцев уменьшаются. Наверное, падение популярности военных блогеров и корреспондентов говорит о том, что если российское общество и не устало от войны, то хочет более позитивной повестки. Это не значит, что такой интерес снова не взорвется, если начнутся грандиозные события. Пока идет позиционное бодание, интерес закономерно падает. Рутина, ничего нового не происходит, но если пойдут какие-то события, неважно, со знаком плюс или минус, то это снова вызовет рост заинтересованности.

— Гуманитарщики — это, скажем так, профессиональный тыл. Что у них изменилось в 2023 году?

— От некоторых гуманитарщиков слышал, что упал уровень сборов на различные необходимые товары и девайсы. Но в целом гуманитарных групп много; скажем, я сотрудничаю с «Народным фронтом». За прошедший год мы сделали два больших сбора общей стоимостью миллионов на 40, если не на 50. Все это отправили в соответствующие подразделения.

Кто-то переключается на технические вещи. У нас огромное количество, можно сказать, львиная доля самых эффективных FPV-дронов делается гражданскими специалистами, поставляется в войска по гуманитарной линии. Очень многие гуманитарщики переключились с трусов и носков на новые средства, которые помогают нашим бойцам выживать. Это, как я уже сказал, и дрон-детекторы, и станции РЭБ, и дронобойные ружья, и многое другое.

— Нас в прошлом году очень сильно огорошили HIMARS. Вы говорили, что буквально над вами, в небе Изюма, было сбито 8 ракет. В этом году, когда смотришь, никаких замечаний о том, что бьют эти ракеты, не возникает, как будто стало обыденным оружием. Мы научились бороться с такой проблемой?

— Уточню, я рассказывал не о HIMARS. Когда я там был, в один день сбили 8 «Точек-У». Однако HIMARS остаются высокоточным оружием, которое продолжает доставлять неприятности, к примеру, перед попыткой контрнаступательной операции противника на Днепре. Они выносили с помощью HIMARS наши наблюдательные пункты, после чего высаживались на нашем берегу, и вот до сих пор идет бодание в районе Крынок, Казачьих Лагерей, Голой Пристани. Есть постоянное присутствие под Антоновским мостом, HIMARS до сих пор пытаются точечно бить и по складам, и по командным пунктам, и, как мы видели в ноябре, по домам культуры, в которых идут концерты с участием гражданских артистов. В итоге из-за этого погибла хореограф и режиссер-постановщик Полина Меньших.

Они продолжают постоянно применяться, другой вопрос, что масштаб применения уже не тот, чувствуется, что меньше стало боеприпасов, да и долетает не все, потому что там, где выстроенная эшелонированная оборона ПВО, противнику прорваться труднее. Вместе с тем у него появились и новые ракеты, те же ATACMS, презентацию которых мы видели в Крыму. Это и Storm Shadow, которые бьют и по Луганску, ныне глубоко тыловому городу. Но, насколько я понимаю, там они били по устаревшим целям и успеха не добились. ATACMS, кассетные, скажем, ударили по аэродрому Бердянска, нанеся нам потери. В Луганске — они же. Так что, помимо HIMARS, появляется линейка новых, высокоточных средств поражения, которыми Украина продолжает работать, но коренного перелома в боевых действиях эти средства не приносят.

Появились у них также 155-миллиметровые кассетные боеприпасы, которые, конечно, увеличили количество потерь, в первую очередь раненых, потому что у них разлет осколков огромный, площадь поражения куда больше, чем от обычных осколочно-фугасных. Тут главное — не оказаться на улице во время разрыва снаряда, поэтому противодействие здесь простое — глубже закапываться.

— В этом году стали особо заметны на фронте наши БПЛА «Ланцет». Как вы их оцените?

— «Ланцет» — это открытие сезона, причем уже несколько модификаций есть. И по дальности, и по тактике применения. Для нас это стало одним из основных контрбатарейных средств, которым мы выбивали артиллерию противника, прежде всего вокруг Донецка. Там, кстати, в последнее время чутка полегче с обстрелами стало, хоть они и продолжаются.

Это тот тип вооружения, который доказал свою состоятельность на поле боя. Пока, скажем, шла активная фаза контрнаступления противника на запорожском направлении с применением огромного количества техники, да и под Кременной, за Серебрянским лесничеством они себя показали. Они бьют туда, куда не достает наша традиционная артиллерия. К сожалению, в контрбатарейной борьбе именно стволами мы противнику уступаем по дальности. А для «Ланцетов» особых проблем по дальности нет, как и с преодолением вражеских средств РЭБ. При этом «Ланцет» сопровождает дрон-разведчик, это чаще всего беспилотник «Зала», который также показывает свою эффективность, в условиях радиоподавления демонстрируя хорошую дальность.

Большинство поражений, наносимых «Ланцетом», фиксируется «Залой» или Supercam, который также хорошо преодолевает вражескую РЭБ. Потому это и есть такое открытие сезона наравне с управляемыми противотанковыми ракетами «Вихрь», которые запускают наши ударные вертолеты Ка-52. Они себя очень здорово показали на запорожском же направлении.

— А что у нас с артиллерией изменилось за прошедший год?

— Новой у нас не появилось, воюем теми стволами, которые были произведены раньше или сняты с хранения. Мы пока не увидели на фронте артиллерийские установки «Коалиция», которые показывали на параде.

Но тут важно сказать, что поменялась тактика применения. Сегодня меньшим количеством снарядов уничтожается большее число целей просто из-за вышеуказанной связки. И все-таки со снарядами стало получше, потому что как раз в марте — апреле был очень серьезный снарядный голод. Возможно, наша разведка знала о готовящемся контрнаступлении противника, просто шло накопление снарядов. Сейчас с расходом снарядов намного лучше, чем весной прошедшего года. Кроме того, появляются снаряды производства союзников, которые добавляют свою лепту в эту артиллерийскую музыку. Не всегда со знаком плюс, потому что отличается производство, упаковка и прочее, приходится привыкать, приноравливаться.

— Противник продолжает обстреливать села, малые населенные пункты в Брянской, Курской, Белгородской областях. Для чего противник это делает, ведь в условиях заканчивающихся снарядов бить по деревням непродуктивно? (Интервью было взято до обстрела Белгорода 30 декабря 2023 года. — прим. ред.)

— А я не говорил, что у врага кончаются снаряды. Я на себе этого никак не почувствовал, даже в конце года в командировке в зоне СВО — не чувствуется снарядного голода. Очень активно артиллерийские боеприпасы применяются. Очень много кассетных боеприпасов.

Что касается обстрелов, враг, с одной стороны, реагирует на нашу военную деятельность в приграничье. А она есть, чего там скрывать-то? У нас были прецеденты с рейдами в ту же Белгородскую область, такое надо пресекать, а делать это можно только наращиванием сил и средств в районе границы. Противник беспокоящим огнем пытается наносить какой-то урон и на территории старой России. Опять же, он реагирует на нашу активность, а у нас на их территории работают группы спецназа и сил специальных операций. Это такая диверсионная деятельность, на которую противник тоже реагирует. Ну и, конечно, враг преследует чисто психологические цели — создать у жителей приграничья ощущение уязвимости, того, что государство не может тебя защищать, вызвать некое волнение, как говорят политологи, дестабилизацию.

— Пожалуй, одним из самых значимых этапов СВО в этом году стал летне-осенний контрнаступ ВСУ. Что это было и для чего было нужно?

— Это была попытка нанести стратегическое поражение России на определенном участке фронта. Задумка была такой: дойти до Азовского моря и перенести боевые действия на территорию Крымского полуострова, отрезать всю нашу группировку на херсонском направлении, перерезать сухопутный коридор в Крым, может быть, даже выйти к Мариуполю. Задумка была именно такая, не было желания несколько месяцев стоять на одном месте.

Просто вышло так, что они разбились лбом о российские оборонительные линии, заранее заготовленные. Это и фортификации, и минирование, и грамотное расположение, и маневрирование, целью которого был выход на более выгодные позиции, с которых расстреливали противника. Тут был расчет после событий в Харьковской и Херсонской областях, что враг попрет бо́льшими силами, с бо́льшим же количеством западной техники, будет бо́льшая артиллерийская подготовка, с ударами HIMARS по командным пунктам и мы в результате этого дрогнем. Они надеялись, что у нас выйдет, как в Харьковской области, потеря управления войсками, фронт рухнет, а они победным маршем пойдут до моря, как ходили до Купянска и Балаклеи.

А вышло так, что никто не дрогнул, потери управления войсками не случилось, фортификации оказались крепкими, минирование — массовым, русский солдат сумел удержать позиции. На это они, безусловно, не рассчитывали. А вот изначально они совсем без иронии предполагали, что к осени будут в Крыму. Да вот не срослось что-то.

— Насколько верно предположение, что противник сам поверил в свою пропаганду?

— Я думаю, это не противник поверил в свою же пропаганду, не такие уж они глупые. Считаю, это кураторы противника недооценили. Они, видимо, составляли план на основании натовских тактических наработок. Неслучайно на третьем месяце контрнаступа Киев начал действовать по-своему, не так, как ему навязывали кураторы из Североатлантического альянса, а так, как посчитал более эффективным. Танковые колонны, которыми они ходили, оказались абсолютно неэффективны и показали себя крайне слабо.

Но был расчет на сетецентрическое ведение боя, он тоже не оправдал себя. Когда все завязано на спутниковую связь, то все становится уязвимым. Учитывая, что спутниковую связь мы «кладем» полностью средствами РЭБ, просто потушили сигнал GPS. В итоге на огромном участке фронта не работают ни Starlink Маска, ни системы, позволяющие командиру видеть свои войска на поле боя и давать указания. Мы своими средствами радиоэлектронной борьбы их отрубили. Вот что было недооценено. Так-то эта сетецентрическая система показывала себя хорошо, но в случае, когда ты воюешь против технологически слабого противника в Афганистане где-нибудь. Условно говоря, талибы* или «Аль-Каида»* не могли потушить сигнал GPS, не могли валить беспилотники, а на Украине эта натовская система дала сбой. Разбилась о российско-советскую военную мысль.

— Всю вторую половину года, примерно с августа, идет наступление противника на левый берег Днепра в Херсонской области. Зачем противнику это нужно, серьезно ли он рассчитывает устроить наступление?

— Полагаю, что уже не рассчитывает, но изначально рассчитывал. Опять же, не получилось сильно продавить наши позиции и углубиться в территорию левобережья Херсонской области. То, что там сейчас происходит, с точки зрения логики, совершенно необъяснимо. Переброска техники с правого берега в нынешних реалиях фактически невозможна. Перебрасывать туда каждый день бойцов, которые там погибают, смысла тоже нет. Единственный смысл сейчас в каких-то движениях на Днепре — это отвлекать определенную часть наших ресурсов на данном направлении, не давая их перебросить на другие участки фронта.

Мы прекрасно видим, что давим на противника сразу в нескольких точках, и ему тоже приходится раздергивать резервы, часть бросать на Авдеевку, часть — на купянское направление, часть — на артемовское. Сейчас на том же Запорожье активности противника почти нет. Есть какие-то подвижки на Работино — Вербовое, но даже в Пятихатках тишина, на Времьевском выступе — тоже. Но врагу хочется таким образом раздергать наши резервы.

Я думаю, что планы были куда больше: попытаться выйти на левый берег и отрезать части примерно до Скадовска, а может, даже сходящимися ударами с морским десантом. Мы бы таким образом теряли Кинбурнскую косу, где находится наш контингент. Но этот план не удался, и сейчас они сидят у воды, их кошмарит авиация, артиллерия, FPV-дроны, особого продвижения нет. Но и они, конечно, серьезно работают артиллерий, тем более им удобно использовать правый берег, в том числе запускать дроны-камикадзе, их там огромное количество. Как минимум логистику они нам осложнили. От Голой Пристани через Олешки до Новой Каховки напрямки проехать невозможно, соответственно, плечо доставки увеличилось.

— Весь год противник устраивал города-крепости, сначала это был Соледар, потом Артемовск, теперь Авдеевка. Почему противник пользуется именно этой тактикой?

— Потому что у него часто политическая конъюнктура преобладает над военной целесообразностью. Киев давно идет по пути создания неких символов и тут же становится их заложником, это многолетняя традиция Украины, начиная с донецкого аэропорта, бессмысленно удерживаемого. Пытались, вернее, его удержать. В итоге оказались переломанными и взятыми в плен. После было Дебальцево, потом Мариуполь, сидение на «Азовстали», затем Артемовск, теперь вот Авдеевка. Военного смысла, когда ты теряешь какой-то стратегический опорник, удерживать его нет. Нужно уходить и выравнивать линию фронта, чтобы в дальнейшем было удобнее обороняться.

На Украине командует гражданский человек, без военного опыта, вступая в прямой конфликт с генералами, но тем не менее пытаясь добыть хотя бы какую-то обоснованную победу. Если мы будем вспоминать ту же «Азовсталь», в Киеве не преподносили это как некое поражение, наоборот, как подвиг. Они объяснили, что эти сдавшиеся люди не предатели, не позорники. Они выполнили свою задачу по аккумулированию на себя огромного количества сил Российской армии. Якобы у них была такая задача, а то, что они сдались, так это операция «Экстракшен», тем более часть людей вернулась на родину, по обмену в том числе. План такой, и украинское общество раз за разом эти информационные экскременты употребляет.

— Выяснилось, что у боевиков ХАМАС оказалось новое западное оружие, которым они сопротивляются израильским солдатам. Насколько верна версия, что с помощью зерновой сделки ВСУ продавали туда оружие?

— Не думаю, что они продавали оружие с помощью этой сделки. Когда действовала зерновая сделка, Россия контролировала коридор и имела возможность досматривать суда и контролировать то, что в них перевозится. Помимо зерновой сделки, у Украины еще оставался выход в море через дунайский коридор, по реке Дунаю в обход зернового коридора пытались выплывать в Черное море. По нему раньше что угодно ходило и сейчас что угодно ходит. Более того, сегодня Украина продолжает что-то вывозить морем, что-то завозить.

На самом деле контрабандные ручейки налажены, просто в эти ручейки влились реки украинской контрабанды, они начали доминировать на оружейном рынке, это не чисто украинский бизнес, а транснациональный. Поэтому оружие, которое поставлялось в Незалежную, всплывет много где еще, не только на Ближнем Востоке. Особенно должны беспокоить переносные зенитные комплексы, противотанковые управляемые ракеты. Это те типы вооружений, за которыми традиционно охотятся террористические организации.

— Осенью начали появляться сообщения западных стран, в которых они говорили, что не смогут выполнить свои контракты по поставке снарядов и некоторых видов вооружений. Какова вероятность, что НАТО сможет прокачаться в следующем году до полноценных поставок?

— До полноценных поставок не раскачаются точно. Для того чтобы западной оборонке выйти на промышленный цикл, который бы выполнял контрактные обязательства и позволил бы восполнять боевые ресурсы Украины, мне кажется, нужно два-три года, не меньше. При этом мы же понимаем, что им нужно обеспечить и свою обороноспособность, свои склады заполнять, поэтому я не вижу быстрых перспектив в восстановлении промышленного цикла. Нет таких возможностей на Западе. Ни в Европе, ни в США. Но это не значит, что помощь Украине прекратится и у нее закончатся снаряды. По капельке она все равно продолжит идти, будут они изыскивать возможности. И все же ресурсов в тех объемах для такого же контрнаступления, как это было с 4 июня, уже Украина в следующем году вряд ли сможет скопить. Тем более что у нее появляются проблемы и с человеческими ресурсами.

В ходе скандала между Залужным и народным депутатом Безуглой, которая обвинила того в том, что у него нет военных планов на 2024 год, она обмолвилась, что мобилизационный план на Украине 20 тысяч человек в месяц не получается выполнить. Области выполнили план на 9, 13, 15 процентов. То есть они не могут набрать, а у нас 40 тысяч в месяц только контрактников. Но это накопительный эффект, который по щелчку не скажется, постепенно мы будем набирать критическую массу преимущества и по людям, и по боеприпасам.

Сейчас у нас пока больше паритет по основным видам вооружений. Есть преимущество по авиации, ракетному вооружению, но у Украины есть преимущество по надводным и подводным дронам. Они на отдельных участках очень сильно нас обходят по дронам-камикадзе, на том же херсонском направлении.

Поэтому снарядов будет меньше, наступательного потенциала — тоже, фронт не обрушится, и Запад его станет держать ровно на той капельнице, которая будет позволять вести оборонительные бои.

— В 2023 году интересной новостью стало вхождение в конфликт Северной Кореи. Летом шли разговоры, что КНДР может передать часть своих артиллерийских стволов. Насколько это возможно?

— По стволам ничего не могу сказать. Снаряды есть, мины, кстати, иранские мины тоже есть. Там существует ряд проблем, но их поставляют, это точно, а по стволам ничего не могу сказать, сам не видел.

— В 2022-м безвозвратные потери ВСУ оценивались в 100 тысяч человек. В этом году стало известно, что только за контрнаступ ВСУ потеряли около 150 тысяч солдат. Каковы, на ваш взгляд, потери противника?

— Не берусь сказать, тут украинское телевидение бегущую строку пустило, что уже за миллион погибших и пропавших без вести. Потом, конечно, информацию дезавуировали, сказали, что это происки кремлевских хакеров, но мне кажется, что если мы берем все потери, вместе с ранеными, то цифра, наверное, приближается к миллиону. По поводу безвозвратных потерь есть разные оценки. Я думаю, что около 400 тысяч. Это не только погибшие, но и те, кто получил ранение и не может вернуться в строй, ампутанты, инвалиды и прочие.

— Один из главных вопросов прошлого года: почему украинцы так невосприимчивы к потерям? Тогда очень многие задавались им, полагая, что болевой порог уже должен быть пройден. Изменилось ли что-нибудь с восприятием потерь на Украине в 2023 году?

— Вопрос в том, в каком информационном фоне они живут. Они не живут в информационном фоне поражений, похорон и траурных процессий. У них немного иная ситуация. Но, в принципе, чувствуется усталость украинского общества от происходящего, нет поводов для праздника, радости, нет серьезных достижений на фронте. Их пытаются бодрить ударами по внутренней России, Москва-Сити, Крымскому мосту, расположению Черноморского флота и его штабу. Такие нестратегические удары, которые хоть как-то могут поднять дух украинского общества. Но агрессивная мобилизация, которая идет, разрастающиеся кладбища, конечно, психологически придавливают людей.

Если мы посмотрим на Киев, Львов, другие города, которые находятся далеко от линии боевого соприкосновения, то там идет обычная жизнь. Там есть ночная жизнь, открыты нелегальные ночные клубы, несмотря на комендантский час. Для части общества это все что-то далекое.

— Вся вторая половина 2023 года прошла под знаком конфликта Зеленского и Залужного, вплоть до того, что президент Украины заговорил о готовящемся третьем майдане, а Залужный, если хочет заниматься политикой, должен перестать заниматься армией. Насколько действительно серьезный конфликт?

— Я думаю, что этот конфликт контролируемый. Зеленский — человек мелочный, с комплексом Наполеона, которого очень злит, если кто-то по популярности начнет его обходить. Если мы вспомним 2022 год, конец осени, тогда Залужный был главной звездой на обложках западных журналов, всякие эпитеты ему приписывали, например «генерал победа». Уже тогда чувствовалось, что Зеленский с ним закусился из-за этого, Залужный вообще на какое-то время пропал из информационного поля. А сейчас вновь возникает, но уже с признанием, что наступление зашло в тупик. Сейчас Зеленскому (особенно если вдруг в 2024 году будут выборы, если он на них решится) надо убирать конкурирующие фигуры по уровню популярности.

Залужный, что ни говори, а в войсках популярен со своей окопной правдой. Он пытался заручиться поддержкой части украинского общества, а с другой стороны, объяснить западному обывателю, почему у него не получилось. Не получилось, по его словам, потому что ему мало дали. Я думаю, что ближе к выборам этот конфликт будет усиливаться, сейчас вы видим нападение на Залужного Безуглой, а она близка к офису президента. То есть можно сказать, что это офис президента атакует главкома ВСУ. Конечно, все это происходит не на пустом месте. Я думаю, что этот раскол будет усиливаться.

— Какова вероятность, что украинские военные попробуют повторить то, что называлось в западной историографии операцией «Валькирия»?

— Имеется в виду покушение на Гитлера в 1944 году? Некий военный путч? Честно говоря, для того чтобы его совершать, нужно заручиться поддержкой западных кураторов, а у них, на мой взгляд, достаточно инструментов снять Зеленского другими способами, не прибегая к мятежам, военным переворотам и прочему. Так что такой вариант маловероятен.

*Террористическая организация, запрещена на территории РФ