Падение правительства Башара Асада в Сирии, возвращение Дональда Трампа в Белый дом и резкое обострение риторики между США и Ираном радикально изменили стратегический ландшафт региона. Центральным элементом нового витка напряженности остаётся противостояние между Израилем и Исламской Республикой Иран — на этот раз с куда более ощутимой угрозой прямой военной конфронтации.
Власть в Дамаске перешла к суннитской исламистской коалиции во главе с группировкой «Хайят Тахрир аш-Шам»*, поддерживаемой Турцией и Катаром. Это положило конец десятилетнему иранскому военному присутствию в Сирии. Коридор, через который Иран осуществлял снабжение «Хезболлы» и других союзников, теперь закрыт. Вывод иранских сил подразделения «Аль-Кудс» ознаменовал ослабление стратегических позиций Тегерана в регионе. По данным ООН, в марте более 1000 мирных жителей были убиты в северо-западных районах Сирии, где традиционно проживает алавиты, представители течения в шиизме, которому принадлежит семья Асадов. Поступали сообщения и об убийствах сирийских руководителей проиранских военных формирований. И хотя действующие власти отрицают причастность к этим убийствам, несомненно ведется работа по ослаблению сторонников прежней власти, как лояльных семье Асада, так и Тегерану.
Тегеран оказался географически изолирован от Ливана, что серьёзно ограничивает его возможности по поддержке «Хезболлы». Хотя иранское влияние в Ливане сохраняется, особенно в политическом и идеологическом измерении, поставка вооружений и логистика теперь затруднена.
На фоне этих изменений администрация Трампа направила Тегерану ультиматум с требований полного сворачивания ядерной и ракетной программы Ирана, а также прекращения поддержки сети лояльных Тегерану группировок на Ближнем Востоке, которые Вашингтон считает террористическими. Письмо, адресованное лично аятолле Али Хаменеи, по некоторым сведениям, содержало угрозу начала полномасштабной военной операции в случае отказа от выполнения требований. Дональд Трамп дал Тегерану два месяца на достижение нового соглашения по ядерной сделке. Верховный лидер Ирана в ходе выступления, приуроченного к празднованию Ноуруза, заявил, что «Исламская Республика не покорится шантажу, и любые агрессивные действия получат жесткий и непропорциональный ответ», и что «Тегеран готов к войне». В отношении обвинений в поддержке военизированных формирований на Ближнем Востоке позиция официального Тегерана осталась неизменной: «движения сопротивления, включая хуситов в Йемене, реализуют свое легитимное право на противостояние вмешательству Запада во внутренние дела региона, они принимают решения и действуют абсолютно независимо от Тегерана».
Израиль, обеспокоенный перспективой восстановления иранской ядерной программы и дестабилизацией северной границы, перевел армию в повышенную боеготовность. Вдоль северной границы развёрнуты системы ПРО «Железный купол» и «Праща Давида». Однако в Иерусалиме осознают, что без прямого доступа Ирана к Ливану возможности «Хезболлы» ограничены, хотя потенциальные риски сохраняются.
Несмотря на то, что иранскую активность по обогащению урана можно считать дипломатическим рычагом, по экспертным оценкам, к марту 2025 года Иран значительно приблизился к обладанию ядерным оружием, став государством на пороге ядерного потенциала. По данным Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ) от февраля 2025 года, Иран накопил 274 кг обогащённого до 60% урана. Как считают в западных центрах, этого количества более чем достаточно, чтобы, при решении руководства ИРИ, создать ядерное оружие в течение нескольких месяцев. Поэтому, говоря о перспективе военного столкновения между Ираном и Израилем, потенциально именно объекты ядерной инфраструктуры могли бы стать приоритетными целями для ударов Израиля. Особенно в свете того, что США заявляли о передаче Израилю самых крупных авиационных неядерных фугасных бомб в мире (MOAB), с глубиной поражения, достаточной для разрушения иранской ядерной подземной инфраструктуры.
Хотя американская разведка утверждает, что Иран не возобновил военные аспекты ядерной программы, эксперты отмечают, что темпы обогащения и ракетные разработки вызывают у них тревогу. Однако ультимативные требования президента Соединенных Штатов не только увеличивают степень напряженности и риск эскалации ситуации, но и отдаляют перспективу возобновления диалога, провоцируя резкий ответ иранского руководства и подогревая дискуссии о необходимости создания ядерного оружия для гарантии безопасности Ирана, что, разумеется, не соответствует официальной позиции страны. Несмотря на категоричность аятоллы Хаменеи, в Тегеране считают, что дверь возможностей для проведения переговоров остается приоткрытой.
Перспектива участия в новой затяжной войне на Ближнем Востоке мало привлекает какую-либо из вовлеченных сторон, но в новых условиях противостояние между Израилем и Ираном всё чаще выходит за рамки скрытых операций, и риск военных действий против Ирана и его союзников в ближайшие месяцы остаётся высоким. Ультиматум Вашингтона и жёсткий ответ Тегерана могут стать прологом к более масштабному региональному кризису.
Останется ли конфликт в политико-дипломатической плоскости — станет ясно в ближайшие недели.
Добрева Евдокия, младший научный сотрудник Центра ближневосточных исследований (ЦБВИ) ИМЭМО РАН специально для EADaily.
*Террористическая организация, запрещена на территории РФ