«Постепенная стабилизация» в России: между фискальным кризисом и социальными протестами

Недавние откровения премьер-министра Дмитрия Медведева об отсутствии средств на индексацию пенсий стали новым свидетельством того, что российское государство вступило в состояние фискального (налогово-бюджетного) кризиса — несмотря на регулярные заявления руководства страны о постепенной стабилизации в экономике.

Фискальные кризисы для государства гораздо опаснее обычных экономических спадов, поскольку именно проблемы с пополнением бюджета были прологом для большинства революций. Впрочем, механизмы выхода из таких состояний тоже хорошо известны, однако проблема заключается в том, что в текущих российских реалиях ни один из них не может быть применен в полной мере. Денежная эмиссия или увеличение государственного долга в принципе противоречат тем принципам денежно-кредитной политики, которые исповедуют российские финансовые власти, а непопулярные меры в виде повышения налогов в преддверии думских и президентских выборов будут только нагнетать протестные настроения. Остаются пропагандируемые правительством сокращение госрасходов и приватизация госактивов, но эти методы, как видно, не отличаются особой эффективностью.

Выход первый — напечатать деньги

Основным сторонником эмиссионного сценария выхода из фискального кризиса выступает Столыпинский клуб — «экспертная площадка рыночников-реалистов» во главе с уполномоченным по защите прав предпринимателей при президенте РФ Борисом Титовым, который на днях представил Владимиру Путину подготовленный клубом еще в прошлом году доклад «Экономика роста». Ключевым идеологом этой программы является советник президента, академик Сергей Глазьев.

Первым пунктом в предлагаемом «столыпинцами» пакете мер значится реализация политики низкого ссудного процента (4−5% годовых). Одним из основных инструментов этого должна стать целевая денежная эмиссия, необходимая для дешевого кредитования реального сектора. «ЦБ РФ постепенно наращивает денежное предложение, не опасаясь значительного повышения инфляции, при условии, что эти средства должны быть направлены на стимулирования инвестиций в реальное производство», — говорится в тезисах «Экономики роста».

Основной теоретический посыл сторонников «количественного смягчения» заключается в том, что уровень развития экономики той или иной страны прямо пропорционален уровню ее финансовой глубины или монетизации, исчисляемой в соотношении денежной массы к ВВП. В частности, в рамках этой теории утверждается, что подавляющее большинство (порядка трех четвертей) развитых стран мира имеют монетизацию экономики выше 80% ВВП. В России уровень монетизации экономики в прошлом году составил лишь 46%, «что остается совершенно недостаточным и не оставляет даже надежд на возможность нормального развития», — прокомментировал этот показатель близкий к Сергею Глазьеву экономист Михаил Делягин.

Принципиальными противниками этой доктрины выступают Минфин и ЦБ РФ, которые видят в быстром наращивании денежной массы риск ускорения инфляции. В рамках проповедуемой финансовыми властями доктрины именно инфляция является главным злом, ради победы над которым, собственно, и должны работать Минфин и ЦБ. Приемлемым уровнем инфляции руководство Банка России считает отметку порядка 3%, после достижения которой можно приступать к вожделенным либеральной общественностью «структурным реформам» в экономике, а заодно и снизить уровень ключевой ставки ЦБ (в настоящее время — 11%).

Сторонники количественного сдерживания принципиально не обращают внимание на аргументы, что в истории современной экономики периоды высокой инфляции, как правило, совпадали с периодами бурного экономического роста. Классический пример — так называемая Революция цен XVI века, основной причиной которой стал приток в Европу серебра из недавно открытой Америки. Но этот избыток денежной массы не только запустил быстрый рост цен, но и выступил стимулом для развития множества производств — текстильного, металлургического, оружейного, а прежде всего главной отрасли экономики того времени — сельского хозяйства. Примечательно, что этот же период характеризовался низким уровнем ставок по кредитам.

Однако российские финансовые власти исходят из совершенно других аргументов. В их представлении гипотеза о том, что дешевый кредит станет стимулом для инвестиций, не выдерживает проверки реальностью, поскольку привлекательных для вложения средств проектов в России мало. «Будет сейчас ЦБ давать длинное рефинансирование — это, конечно, может быть, поспособствовало бы дополнительной ликвидности в банковском секторе, но это не значит, что появятся хорошие проекты и хорошие заемщики», — заявил еще в октябре 2013 года министр финансов Антон Силуанов, главный сторонник бюджетной экономии.

При этом одной из главных причин отсутствия достаточного количества перспективных проектов называется плохой инвестиционный климат, который может улучшиться лишь благодаря «структурным реформам» и «улучшению институтов». В результате все снова сводится к тому, что единственная задача финансовых властей — борьба с инфляцией, пусть даже путем отсутствия экономического роста. «После кризиса 2008−2009 годов власти исповедуют один принцип: меньше вырастем — меньше упадем», — говорит по этому поводу руководитель центра экономических исследований Института глобализации и социальных движений Василий Колташов.

Выход второй — занять деньги

Крайне консервативной позиции финансовые власти придерживаются и в вопросе об увеличении суверенного долга страны. После того, как Россия в первой половине прошлого десятилетия погасила основную часть внешних долгов, она относится к числу стран мира с минимальным отношением долга к ВВП. Если в дефолтном 1998 году этот показатель составлял 146,4%, то к 2008 году сократился до примерно 5% и остается на низком уровне до настоящего времени.

Предложения нарастить долг ради реализации необходимых стране проектов за последние годы также неоднократно звучали из уст экономистов. Еще в ноябре 2014 года директор Института экономики РАН Руслан Гринберг на конференции «Россия сегодня — смена экономической модели развития?» заявил о необходимости увеличить отношение долга к ВВП в четыре раза — с тогдашних 12% до 50% - и за счет госдолга финансировать ключевые отрасли промышленности. «Мы видим тотальный паралич хозяйственной активности частного бизнеса, — пояснил свою позицию Гринберг. — Он прекратил инвестиции и работает в режиме выживания, не знает, что происходит и что ему делать. Таким образом, от частного бизнеса в нынешней обстановке ждать какого-то оживления не приходится».

Однако какой-то позитивной реакции со стороны властей на это предложение не последовало, хотя с тех пор из-за девальвации рубля соотношение российского госдолга к ВВП выросло естественным путем до 25% - но и только. Здесь мы вновь видим, что сама идея финансирования проектов на заемные средства — хоть частных, хоть государственных — является, похоже, изначально подозрительной для руководства Минфина и ЦБ. Антон Силуанов и Эльвира Набиуллина неоднократно давали понять, что, по их мнению, основным источником развития предприятий является их собственная прибыль — оставив, впрочем, за скобками вопрос о том, откуда эта прибыль берется, в каком объеме, и все ли предприятия достаточно прибыльны для того, чтобы позволить себе роскошь инвестиций.

Зато совсем другую картину мы наблюдаем в сфере внутреннего долга российских регионов, который, по данным недавнего исследования Национального рейтингового агентства, с 2007 года вырос почти на 500%, до 2,35 трлн рублей. Такой подход является целенаправленной политикой государства — еще в феврале 2013 года в проекте программы повышения эффективности управления общественными финансами на период до 2018 года Минфин предложил ограничить уровень суверенного госдолга РФ планкой в 15% ВВП при повышении доли внутреннего долга.

Одно дело, если бы средства, которые регионам приходится занимать у федерального бюджета (в лучшем случае) или у коммерческих банков (в худшем) шли главным образом на создание инфраструктуры для развития экономики. Однако реальность такова, что в большинстве случаев регионам приходится занимать деньги на выполнение социальных обязательств, в том числе по «майским» указам президента), нередко в экстренном порядке, когда денег не хватает на выплату текущих зарплат бюджетникам.

В результате доля расходов регионов по статье «Национальная экономика» к 2014 году упала до уровня 13,6%. Правда, в прошлом году она выросла до 19,7% за счет роста субсидий из федерального бюджета на поддержку сельского хозяйства в рамках стимулирования импортозамещения и на дорожное строительство (через дорожные фонды). Однако и здесь — палка о двух концах. Как отмечается в докладе Независимого института социальной политики, субсидии необходимо софинансировать из бюджета региона, иначе их придется возвращать, поэтому регионам пришлось увеличивать расходы на эти цели в ущерб другим расходам, прежде всего социальным, а 31 субъект сократил расходы на национальную экономику и в 2015 году.

Если же вернуться к теме увеличения суверенного долга, то следует отметить, что условия для этого сейчас отнюдь не благоприятные. После введения США и странами Евросоюза антироссийских санкций ряд ведущих мировых рейтинговых агентств понизили суверенные кредитные рейтинги России, от которых напрямую зависят условия займов, до «мусорного» уровня. Остается только добавить, что при нежелании занимать за рубежом Россия продолжает активно инвестировать в чужие долги — в прошлом году вложения в облигации США вновь увеличились, добравшись до $ 92,1 млрд.

Выход третий — увеличить налоги

В ситуации, когда напечатать или занять деньги представляется невозможным, единственным, по сути, способом пополнить госбюджет остается повышение налогов. Однако открыто пойти на это в преддверии думских выборов 2016 года и президентских 2018 года власти не готовы — о том, что до 2018 года повышения налогов не будет, с высоких трибун заявлялось неоднократно. Одно из последних публичных высказываний на эту тему сделал Дмитрий Медведев, выступая в Госдуме с докладом о работе правительства в середине апреля. «Сегодня, когда цена на нефть упала, есть соблазн увеличить доходы бюджета за счет повышения налогов, сказал он. — Но наша позиция была принципиально иная и остается такой. Налоги увеличивать не планируем до 2018 года. Никому не нужно возвращение конвертных зарплат и увеличение оттока денег за рубеж».

Между тем в действительности налоговый пресс государства усиливается на протяжении уже достаточно продолжительного времени. Еще в прошлом году в повестке деловых новостей одно из самых заметных мест стала занимать тема налоговых недоимок, взимаемых в различной форме — либо через возбуждение уголовных дел, либо через доначисление налогов.

«Основная текущая тенденция — усиление налогового администрирования, доначисление налогов по результатам выездных и камеральных проверок, — констатирует генеральный директор Национальной юридической компании „Митра“ Юрий Мирзоев. —  При этом суды стали принимать решения по налоговым спорам, как правило, в пользу государства. Грубо говоря, государство пытается взять с бизнеса и граждан все, что можно и нельзя». Введение системы взимания платы с большегрузных автомобилей «Платон», сборы на капремонт многоквартирных домов, попытки возродить курортный сбор с отдыхающих — все это, в сущности, звенья одной цепи.

Продолжая исторические аналогии, можно вспомнить, что тема налогов была центральной в повестке трех классических буржуазных революций — Английской, Американской и Великой Французской. Во всех трех случаях началу активной фазы революций предшествовали попытки государства изыскать деньги за счет обложения населения дополнительными сборами. В ответ население выдвигало требование расширить политические права. «Нет налогам без представительства» — так звучал лозунг американских колонистов, протестовавших против отношения к ним как к дойной корове английской метрополии.

Первые признаки «налоговых бунтов» по-российски появились в конце прошлого года, вместе с протестами дальнобойщиков против введения системы «Платон». Их акции получили огромный общественный резонанс, в результате чего власти были вынуждены пойти на уступки — введение высоких тарифов за проезд по магистральным дорогам было отложено до 31 декабря 2018 года, а размер штрафов за неоплату сбора был существенно снижен. Такую же гибкость власти проявили и в вопросе о курортном сборе, пилотным регионом для которого предполагалось сделать Кавминводы. В конце марта полпред президента РФ в СКФО Сергей Меликов пообещал, что решение о введении этого сбора не будет приниматься без учета мнения общественности.

Однако механизм политизации налоговой темы уже был запущен и будет активно использоваться в преддверии выборов. Не так давно, например, КПРФ подала иск в Конституционный суд с требованием проверить законность «Платона», чуть раньше «Справедливая Россия» заявила о намерениях собрать 10 млн подписей за отмену сборов на капремонт и транспортного налога, а также эта партия требует введения налога на роскошь и прогрессивного обложения доходов физлиц. Одним словом, предвыборная повестка обещает быть более содержательной, чем обычно, но реальных решений по «популярным» налогам в обозримом будущем ожидать явно не приходится. Достаточно просто ознакомиться с декларациями о доходах отдельных членов правительства РФ, чтобы убедиться в том, что эти люди едва ли заинтересованы в изменении правил игры.

Комментарии

Павел Родькин, доцент НИУ ВШЭ, член Зиновьевского клуба МИА «Россия сегодня»:

Наблюдаемый парадокс социально-экономического развития России, неумолимо приближающегося к символическому 2018 году, связан с дефицитом или прямым отсутствием денег на социальные обязательства государства, с одной стороны, и признаками стабилизации в экономике, с другой. Проблема заключается в смещении акцента экономической политики в пользу глобального финансового и спекулятивного капитала. Ничего принципиально нового в этом отношении мы не переживаем: на провоцирование монополистическим капиталом фискального кризиса государства указывал еще Карл Маркс.

Как показывает опыт «цивилизованных стран», финансовый капитал является неприкосновенным и в условиях экономического кризиса только укрепляет свои позиции. Следствием перекладывания экономических проблем на общество и является возникновение фискального кризиса, которое при этом накладывается на потребительский кризис, что, в свою очередь, накладывает двойную нагрузку на общество.

Иными словами, денег нет на общество, но деньги будут изыматься у общества, всегда найдутся и будут распределены в пользу капитала. Системное преодоление такой ситуации невозможно без нарушения действующих правил игры — фактически ни одна из экономических «партий» от Кудрина до Титова не предлагают такого сценария. Негативным преодолением накапливающегося кризиса является социальная нестабильность — явление в капиталистическом обществе столь же постоянное и системное, как и экономический кризис.

Моисей Фурщик, управляющий партнер компании «ФОК (Финансовый и организационный консалтинг)»:

С самого начала нынешнего кризиса был избран довольно нестандартный способ амортизации финансовых проблем — преимущественно за счет снижения доходов населения. Негативный социальный эффект успешно купировался за счет патриотического подъема.

Но сейчас мы подошли к моменту, когда этот оригинальный метод начал давать сбои, а бюджетные проблемы все еще не закончились. Действительно, для значительной части населения падение доходов достигло весьма болезненного уровня, что стало вызывать всплески открытого недовольства и заметно влиять на результаты социологических опросов. При этом снижение доходов населения означает уменьшение совокупного спроса, а следовательно, дальнейшее сжатие экономики и падение доходов бюджета. Или, как минимум, отсутствие возможностей для их роста. То есть возникла тупиковая ситуация. Причем ее сохранение неизбежно будет вести к росту социальной напряженности.

Соответственно, властям сейчас надо запускать принципиально новую модель антикризисного поведения. Вариант «Держитесь!» вряд ли сработает. При этом структурные реформы, увеличение инвестиционной привлекательности и т. п. — это долго и сложно. Поэтому все больше возрастает вероятность решения проблемы «Денег нет» наиболее простым способом — эмиссией. Но тут возникает существенный риск скатиться в инфляционную спираль.

Александр Полыгалов, независимый эксперт:

Фискальный кризис — это хронический дефицит бюджета большого размера. Он вызывается либо невозможностью снизить расходную часть бюджета, либо невозможностью повысить доходную. У нас же — попросту неблагоприятная конъюнктура, на фискальный кризис это пока ещё всё же не тянет. Выходы (с точки зрения дефицита бюджета) есть, и они всем известны. Пока что ничего иного для покрытия бюджетного дефицита, кроме а) снижения госрасходов; б) роста налогов; в) роста внутреннего госдолга; г) роста внешнего госдолга и д) приватизации, не придумали. Дальше просто надо выбрать, какой инструмент использовать.

Другое дело, что стабилизация в экономике вообще связана с отсутствием денег в бюджете весьма опосредованно. Если брать экономику в целом, то стагнация наступила в 2013 году (кто-то считает, что даже в 2012), когда с бюджетом всё было в порядке. Сейчас же, наоборот, многие говорят про ту самую стабилизацию, но на бюджете это вряд ли серьёзно скажется. Бюджет у нас на нефтегазовые цены гораздо сильнее завязан, чем экономика в целом, в которой экспорт нефти как занимал в 2000 году 10% ВВП при 24 долларах за баррель, так и в 2013 году составлял 9% ВВП при 100 долларах за баррель. Поэтому надо разделять эти вещи. Стабилизация — отдельно, бюджетный дефицит (и индексация пенсий как частный случай) — отдельно.

Николай Проценко