Турция, июльский путч: год спустя

Прошёл год с подавления в Турции попытки государственного переворота. Годовщина провалившегося военного путча отмечается в расположенной на стыке Европы и Азии стране с двойственными чувствами.

С одной стороны, за минувшие 12 месяцев турецкие власти добились решения практически всех внутриполитических задач, которые ставились ещё до июльского госпереворота. Конституционный референдум о переходе от парламентской к президентской системе правления завершился успехом для правящей Партии справедливости и развития (ПСР). 16 апреля президент Реджеп Тайип Эрдоган «продавил» воспроизводство нынешних властей как минимум до 2023 года, когда будет отмечаться 100-летие Турецкой Республики. Серьёзной политической конкуренции ПСР нет ни в парламенте, ни на региональном уровне осуществления власти в стране. Системная оппозиция дезорганизована и дезориентирована. Совершенно не ясно, каким образом, даже сплотившись вокруг одного лидера, хотя такового просто нет, оппозиционные силы могут помешать Эрдогану и его команде оставаться у руля власти на неопределённо длительную перспективу.

Между тем, внутриполитическая результативность турецкого правительства имеет свою «тёмную сторону». Она обеспечена с опорой на репрессивные методы усиления собственных позиций на общественно-политическом поле страны. Как и сам путч в ночь с 15 на 16 июля 2016 года, любое инакомыслие с оттенком на ограничение или воспрепятствование усилению власти Эрдогана подавляется самым жёстким образом.

Путч стал для властей отправной точкой силового достижения своих целей. В тюрьмы брошены десятки тысяч граждан страны, обвинённых в причастности к госперевороту. Без работы, большей частью по политически мотивированным соображениям, остались те же десятки тысяч людей — от военнослужащих и полицейских до преподавателей вузов и учителей школ. Закрыто более 150 печатных и электронных СМИ. Арестованы и ожидают суда до 200 журналистов, больше, чем в любой другой стране мира.

Масштаб борьбы с «внутренним врагом» поражает. Согласно отчётности Минюста Турции, опубликованной 13 июля, с июля 2016 года в рамках расследования деятельности FЕТО (организация исламского проповедника Фетхуллаха Гюлена, обвинённого властями в руководстве путчистами) возбуждены дела в отношении 169 013 подозреваемых в причастности к деятельности этой организации. В итоге 50 510 человек арестованы, из них 169 генералов, 7098 офицеров ниже званием, 8815 сотрудников сил безопасности, 24 губернатора, 73 заместителей губернаторов. Отмечается, что в отношении 48 400 человек принято решение об освобождении под подписку о невыезде, 8087 лиц находятся в розыске. «Среди работников судебных органов, включая судей, прокуроров, адвокатов и других, арестованы 2431 человек. 1216 освобождены под подписку о невыезде, 265 находятся в розыске», — говорится в заявлении турецкого Минюста.

Под жернова репрессивного аппарата правительства попали и оппозиционные парламентарии, с которых прошлой осенью была снят депутатский иммунитет от уголовного преследования. Парламентская фракция прокурдской Партии демократии народов (ПДН) — одной из главных мишеней Эрдогана после путча — фактически разгромлена. Два сопредседателя ПДН и несколько её депутатов арестованы, они ожидают судебного процесса за «пропаганду терроризма».

Аресты не обошли стороной и законодателей от главной оппозиционной силы в лице Республиканской народной партии (РНП). В июне к 25 годам лишения свободы был приговорён депутат РНП Энис Бербероглу. После этого лидер турецких республиканцев Кемаль Кылычдароглу вывел своих стороников на улицу. Старейшая партия Турции пошла 25-дневным «Маршем справедливости» из Анкары в Стамбул. Как отмечают турецкие авторы, от 68-летнего Кылычдароглу подобный шаг был ожидаем в последнюю очередь. Однако смелые решения нужны оппозиции, прежде всего, в целях элементарной самообороны. Иначе «аппетит» Эрдогана не ограничится одним парламентарием РНП. Пример ПДН говорит сам за себя.

9 июля лидер РНП возвестил в Стамбуле об окончании 450-километрового «Марша справедливости», назвав этот день «началом новой истории». Кстати, когда в ноябре 2016-го арестовывали депутатов прокурдской партии, а до того в парламенте принимался закон о лишении их депутатской неприкосновенности, и в том, и в другом вопросе Кылычдароглу поддержал действия властей. Теперь, наверное, сильно сожалеет об этом.

Политическое напряжение изнутри за прошедший год подогревалось неспадающей террористической угрозой в турецких городах. Текущий год начался для Турции крупным терактам в ночном клубе Стамбула. По подсчётам аналитиков, начиная с 20 июля 2015 года, когда в турецком городе Суруч на границе с Сирией от подрыва террориста-смертника погибли десятки людей, до атаки боевика 1 января жертвами свыше 30 крупных терактов в Турции стали более 730 человек. В двух мегаполисах страны — Стамбуле и Анкаре — от терактов в 2016 году погибло более 180 человек.

Как следствие, экономика Турции в постпереворотный период стала подавать не менее тревожные симптомы, чем охватившая страну политическая нестабильность. Неудавшийся путч и вовлечённость Анкары во внутренние и внешние вооружённые конфликты обострили множество рисков для местной экономики.

Зависимость Турции от притока иностранных инвестиций на её рынок после июльских событий 2016 года возросла до критических уровней. Впрочем, ещё до самой серьёзной за все годы пребывания Эрдогана у власти проверки правительства на прочность негативные тенденции стали принимать угрожающий характер. Объём прямых иностранных инвестиций (ПИИ) в Турцию по итогам 2015 года составил $ 16,5 млрд. За период с января по май 2016 года приток иностранного капитала составил $ 15,8 млрд, из которых только $ 2,3 млрд являлись ПИИ. Это оказалось в два раза меньше, чем за аналогичный период годом ранее. Зарубежный инвестор всё чаще воздерживается от участия в долгосрочных проектах в Турции, предпочитая работать на краткосрочной дистанции. Зачастую, ограничиваться игрой на турецком фондовом рынке, не более того.

Дефицит поступления внешнего капитала ведёт к росту показателя кредитного дефолтного свопа, а с ним и повышает риск неспособности турецкого правительства расплачиваться по своим долгам. Данный индикатор в октябре 2016-го приблизился к достаточно опасной черте. Это незамедлительно привело к негативным оценкам со стороны международных рейтинговых агентств. Fitch, Moody’s, Standard & Poor’s понизили суверенный кредитный рейтинг Турции до неинвестиционного уровня, а затем и вовсе до «мусорного».

Отток европейского капитала — главного источника кредитно-финансовых заимствований и инвестиций извне — с турецкого рынка принял масштабный вид. По касательной это сказалось и на стоимости национальной валюты, на цифрах занятости населения 80-миллионной страны. Турецкая лира в октябре обновила исторические минимумы, закрепившись на уровне выше 3,1 за доллар США. В январе нацвалюта Турции скатилась до уровня 3,73 лиры за доллар. Параллельно доходность облигаций выросла до самого высокого уровня с июля, когда в стране подавили попытку госпереворота.

С июля армия турецких безработных пополняется усиленными темпами, примерно на 0,5% каждый месяц. Согласно официальным данным Института статистики Турции (TUİK), по итогам 2016 года безработица в стране составила 10,6%, что на 0,6% больше по сравнению с 2015 годом. В абсолютных цифрах это внушительные 3,33 млн человек в возрасте старше 15 лет. К текущему моменту число безработных выросло до 3,7 млн. В юго-восточных провинциях Турции с преимущественным курдским населением безработица составила 18,7%. В марте этого года уровень безработицы среди турецкой молодёжи увеличился до 21,4%, в то время как за аналогичный период 2016 года данная цифра составляла 17%.

На конец марта 2017 года власти страны взяли под контроль сотни компаний. Это происходило путём назначения нового руководства или полной ликвидацией. Речь идёт о почти 880 фирмах с общей капитализацией в $ 11,3 млрд, на которых были заняты 45 тыс. человек.

После «триумфального» утверждения власти Эрдогана уход европейского капитала стал похож на откровенное бегство (1). Не в силах удержать инвестора из Старого Света, турецкое правительство обратило взор на Ближний Восток. Если точнее, в регион Персидского залива, где у Анкары на непродолжительном отрезке времени окрепли связи с тамошними арабскими монархиями. Но турецким надеждам на «замещение инвестора» было суждено продлиться недолго.

Разразившийся в начале этого лета межарабский кризис вокруг Катара поставил под вопрос как прочность политических связей Анкары с некоторыми монархиями Залива, так и реализуемость крупных экономических проектов с ними. К примеру, зарегистрированная в Объединённых Арабских Эмиратах компания Akzirve Gayrımenkü планировала вложить в турецкую недвижимость $ 500 млн. Теперь контракты, видимо, будут свёрнуты или пересмотрены в сторону снижения объёмов арабских инвестиций. Ибо в дело вмешался не только фактор взятия Турцией стороны Катара в его конфликте с Саудовской Аравией, Египтом, Бахрейном и ОАЭ, но и совершенно разладившиеся с тем же Абу-Даби отношения. Напомним, в разгар катарского кризиса близкая к турецкому правительству пресса вспомнила о «следе» ОАЭ в июльском путче (2).

На других внешнеполитических направлениях позиции Турции за прошедший год также претерпели существенный откат. Больше всего раздор ощущается в связях с Европой. Взятый Эрдоганом курс на усиление личной власти был воспринят ведущими странами Евросоюза в штыки. Больше других Анкаре досталось от Берлина. Решение немецкого правительства отказать министрам Турции и самому Эрдогану (в дни саммита G20 в Гамбурге) в общении с турецкой общиной ФРГ вбило большой клин во весь комплекс отношений Анкары с европейскими столицами.

Вопрос вступления Турции в ЕС на сегодня фактически закрыт. Принятая на днях по этому поводу резолюция Европарламента подчёркивает тупик в переговорах Анкары и Брюсселя. Турецкие власти предстали перед ЕС не только в качестве закоренелых нарушителей прав человека, но и крайне ненадёжными партнёрами в сфере обеспечения общеевропейской безопасности. Вынужденное перебазирование военного контингента Германии с турецкого «Инджирлика» в Иорданию стало «шоковой терапией» и для Берлина, и всего Евросоюза в целом. С такой Турцией в Европе теперь ещё меньше политиков желают иметь серьёзные дела.

Отношения с США не обернулись подобными глубокими разочарованиями, но и они продемонстрировали преобладание нерешённых проблем над малозначащими подвижками. Приход Дональда Трампа в Белый дом не приблизил Анкару ни к одной из её целей в связях с американской администрацией. Экстрадиция «главного заговорщика» Гюлена из США остаётся в области «политической фантастики». Американцы с удвоенной энергией принялись поддерживать действия курдов в операциях против террористической группировки ДАИШ («Исламское государство»*, ИГ*, ИГИЛ*|) на востоке Сирии, вооружать курдское ополчение арабской республики, которое Анкара считает «террористической организацией».

Турция не вошла в число приоритетных ближневосточных партнёров администрации Трампа. Внимание республиканского Белого дома и Конгресса сфокусировано на Израиле и Саудовской Аравии, противостоящих «дестабилизирующему» регион Ирану. С последним Турция портить отношения принципиально не настроена. Но в условиях нынешней конъюнктуры в Вашинтоне это автоматически выталкивает ближневосточный фланг НАТО на задний для американцев фон.

Госдепартамент и Пентагон ставят Турцию перед фактами, вовлекают её в «предварительные» консультации лишь по остаточному принципу, не видят в ней союзника, с мнением которого необходимо считаться при любых условиях. Отсюда новые удары по завышенным амбициям Эрдогана. Его американцы при каждом удобном случае норовят «поставить на место» (вспомним эпизод с выданными судом США ордерами на арест 12 охранников турецкого президента, успевших отметиться агрессивными действиями во время майского визита их «босса» в Вашингтон).

На внешнем фронте истекший с путча год всё же не стал для Турции полностью провальным. В Сирии турецкой армии удалось выйти на некий промежуточный статус-кво, а политическому руководству страны закрепить эту результативность совместными с Россией и Ираном механизмами урегулирования. Операция турецкой армии и союзных ей вооружённых группировок «умеренной» сирийской оппозиции «Щит Евфрата» на севере САР стартовала 24 августа, спустя примерно месяц с подавления путча. Начиная кампанию, Эрдоган преследовал, не в последнюю очередь, внутриполитические цели. Армию надо было отвлечь на внешний театр военных действий, чтобы она окончательно потеряла способность вмешиваться во внутриполитические процессы. К операции были привлечены соединения 2-й полевой армии с переброской на границу с Сирией отдельных подразделений сил специального назначения из западных регионов Турции. Командование 2-й полевой (штаб в Малатье) после провального июльского путча подверглось наименьшей «чистке», если сравнивать с армейским руководством других территориальных единиц ВС Турции.

Дополнительно из Стамбула к сирийской границе был переброшен танковый батальон из состава 2-й бронетанковой бригады 52-й бронетанковой дивизии 1-й полевой армии. Эта бригада приняла активное участие в попытке июльского переворота, её танки Leopard 2A4 были задействованы путчистами для блокирования стамбульских мостов. Отправка танкового батальона бригады на сирийскую кампанию стала своего рода наказанием в виде «искупления кровью» за участие в мятеже.

Несмотря на большую концентрацию боеспособных частей на ударном сирийском направлении, «Щит Евфрата» затянулся. Первые быстрые победы турецкой армии над ДАИШ в сирийских Джераблусе, Ар-Раи и Дабике сменились увязыванием в позиционных боях с «халифатом» под Аль-Бабом. Брать последний оплот террористов ИГ* к северу от Алеппо планировалось до конца 2016 года. Однако это удалось только к 24 февраля, ровно через 6 месяцев с вторжения в Сирию.

После этого турецкие военные стали готовиться к нанесению удара на смежном направлении, против курдского ополчения в долине Африн на северо-западе сирийской провинции Алеппо. Но в этом вопросе Эрдоган столкнулся с серьёзными ограничителями, не позволяющими ему осуществить ещё одну «маленькую и победоносную» военную миссию в арабской республике.

С конца прошлого года Анкара во многом вынужденно пошла на совместные с Россией и Ираном шаги по деэскалации в Сирии. На тот момент значительно возрос риск прямого столкновения турецкой армии с сирийскими правительственными войсками и союзными им проиранскими группировками. 29 декабря Россия и Турция согласовали план всеобъемлющего перемирия в Сирии. Была создана совместная российско-турецкая комиссия по рассмотрению вопросов, связанных с фактами нарушений режима прекращения боевых действий, установленного на всей территории САР.

В январе на треке запущенного астанинского процесса к реализации миротворческих договорённостей России и Турции подключился Иран. Рубежом стала четвёртая встреча в Астане (3−4 мая), по итогом которой представлен уже трёхсторонний план гарантов перемирия в Сирии о создании четырёх зон деэскалации. Впрочем, работа этих зон не запущена до сих пор, и к пятому раунду переговоров в казахстанской столице (4−5 июля) обнаружилось, что причиной тому стало «особое мнение» Турции и поддерживаемых ею вооружённых сирийских группировок в вопросе создания самой северной зоны деэскалации (по тексту Меморандума о создании зон деэскалации в САР от 4 мая — это «провинция Идлиб, а также определённые части соседних провинций Латакия, Хама и Алеппо»).

Непредсказуемость Турции остаётся для её внешних партнёров сдерживающим фактором от вступления с Анкарой в долгосрочные договорённости. Хотя после июльского путча степень этой непредсказуемости значительно снизилась, учитывая вынужденное проведение турецким руководством более сбалансированного курса. В период внутренней нестабильности даже такой импульсивный национальный лидер как Эрдоган не может позволить себе резких шагов в отношениях ни с США, ни с Россией.

Вместе с тем, внешнеполитическая прагматичность «надменного османа», как можно предположить, продлится недолго. Турцию продолжают раздирать внутренние противоречия, персонифицированность власти в этой стране после неудавшегося госпереворота достигла критических значений. Страна управляется даже не из одного центра, а одним конкретным человеком, практически в «ручном режиме». К тому же в условиях введённого с 20 июля 2016 года режима чрезвычайного положения. 12 июля Эрдоган дал понять, что жизнь Турции в состоянии ЧП продлится столько времени, сколько понадобится для уничтожения внутренних и внешних врагов страны. То есть, на абсолютно неопределённую перспективу, представляющую властям возможности действовать в том же репрессивным стиле.

15 лет правления Эрдогана привели к глубокой общественно-политической поляризации Турции. Социум и политическое поле страны разделены на два больших лагеря рьяных сторонников Эрдогана и его непримиримых противников. Выборы главы государства в августе 2014 года, впервые проведённые путём прямого волеизъявления турецкого избирателя, последовавшая примерно через два года успешная нейтрализация попытки военного переворота, конституционный референдум в апреле этого года и другие «политические триумфы» Эрдогана создали иллюзию неуязвимости действующих властей. Бессменный лидер везде добивался успеха, ловко выходил из самых затруднительных для себя ситуаций внутреннего и внешнего характера. Но поляризация нарастает, неуклонно накапливая критическую массу недовольства изнутри. За путчем военных на турецком горизонте власти забрезжила перспектива «дворцового переворота». Ибо агрессивный стиль Эрдогана неуклонно плодит его врагов даже в недрах правящей партии и действующего правительства.

(1) Ещё до июльского путча, в первом полугодии 2016-го, ряд иностранных инвесторов в нескольких сферах покинули Турцию. Так, британская компания розничной торговли Tesco продала сеть супермаркетов Kipa в Турции. Решение свернуть деятельность на турецком рынке приняла австрийская компания OMV, занимавшаяся сбытом нефтепродуктов. Норвежская Statkraft выставила на продажу принадлежащую ей гидроэлектростанцию в турецком Сиирте.

(2) Колумнист турецкой проправительственной газеты Yeni Şafak Мехмет Аджет в середине прошлого месяца стал утверждать, что спонсором неудавшейся попытки госпереворота в Турции в июле 2016 года были именно власти ОАЭ, которые якобы выделили для этого $ 3 млрд. Согласно турецкому журналисту, он стал свидетелем беседы министра иностранных дел Турции Мевлюта Чавушоглу во время его визита в одну из зарубежных стран. Глава турецкой дипломатии тогда упомянул об «одной мусульманской стране», которая «потратила $ 3 млрд на свержение президента Эрдогана и его правительства». Хотя Чавушоглу не назвал конкретную страну, однако Аджет утверждает, что под ней имелись в виду ОАЭ. По словам журналиста, его источники в турецком внешнеполитическом ведомстве подтвердили, что речь идёт об Эмиратах. Отметим, что вскоре после июльского путча близкие к турецким властям источники стали указывать на роль ОАЭ в заговоре с целью свержения Эрдогана. Утверждалось, что непосредственные организаторы попытки госпереворота за несколько дней до событий в ночь с 15 на 16 июля посещали ОАЭ.

Ближневосточная редакция EADaily

*Террористическая организация, запрещена на территории РФ