Грузия на распутье: на Запад или на Восток?

Постсоветская система международных отношений «рассыпается», и мы являемся очевидцами формирования нового глобального политического строя. Этот процесс характеризуется открытым противостоянием между т.н. коллективным Западом и Россией, а возможно даже и коллективным Востоком в целом. Борьба за позиции настолько яростная, что непосредственно не вовлечённым государствам все тяжелее держать нейтралитет; они становятся вынуждены примкнуть к той или иной стороне, делая, стратегический (а для некоторых может быть, и цивилизационный) выбор. Казалось бы, что в случае с Грузией всё довольно-таки очевидно, и страна является неотъемлемой частью Западного блока; однако, не всё так просто.

С момента прихода к власти т.н. про-Западной политической элиты, Тбилиси взял курс на интеграцию в Западные институты, в частности, членство в НАТО и ЕС. И хотя, грузинский политический истеблишмент склонен публично воспринимать Запад, как единое политико-экономическое пространство, очевидно, что с точки зрения государственного строительства, местные элиты явно разграничивают Западно-Европейскую и Восточно-Европейскую модели. Сегодня можно уже открыто заявлять, что в зависимости от того, куда пойдёт страна — на Запад или на Восток — будет зависеть будущее не только российско-грузинских отношений, но и стабильность Южного Кавказа в целом. Опираясь на политические события последних лет, становится очевидным, что грузинская государственность медленно, но, верно, берёт крен на Восток, и Россия вносит свою значительную лепту в этот процесс.

Запад Запада и Восток Запада

За общепринятым термином Запад, грузинские политические элиты чётко проглядывают существование двух фундаментально отличающихся подходов к внутренней и внешней политике (на государственном уровне) и к общеевропейской в целом. В частности, эти подходы можно описать терминами Германская политическая модель (или Западно-Европейская) и Восточно-Европейский опыт.

Германская политическая модель называется так, поскольку отражает внутреннюю и внешнюю политику Берлина после окончания холодной войны (по крайне мере, кажется такой из Тбилиси) и считается чуть ли не пророссийской среди ярых сподвижников евроатлантической интеграции и, в целом, прозападного курса. Являясь главной политической силой Европы, Берлин взял курс на внутриполитическое примирение и интеграцию (ГДР и ФРГ); строительство стабильного, устойчивого демократического общества, свободного от национал-патриотических лозунгов и псевдо-патриотизма; более того, открытого к диалогу со всеми соседями. Особенный акцент был сделан на сближение с Россией и интеграцию российского общества в общеевропейскую семью.

Политический истеблишмент Германии активно развивал отношения с Москвой, понимая, что и у Кремля есть свои национальные интересы, которые должны быть учтены. Таким образом, Германия зачастую с нежеланием вступала в конфронтацию с Россией, была против агрессивной антироссийской риторики и политики «принуждения» (до Украинского кризиса), надеясь на дипломатические механизмы и возможность прийти к обоюдно выгодному решению спорных вопросов. И наконец, среди германской политической элиты всегда существовало чёткое понимание того, что Россия всё-таки «одной ногой» находится в Европе и невозможно выстроить стабильно рабочую архитектуру Европейской безопасности без непосредственного участия Москвы. Исходя из всего вышеперечисленного можно констатировать, что т.н. Германская политическая модель — это политический подход/мировоззрение по формированию устойчивого демократического государства, с политической системой свободной от национал-патриотических лозунгов; с обществом, ориентированным на примирение и диалог, а не на радикализацию и деление общества на патриотов и предателей. Внешняя политика же характеризуется поисками диалога, стремлением обойти стороной серьёзную конфронтацию и выстраивать прагматические отношения с Кремлём, осознавая важность России в обеспечении стабильности и процветания не только Европейского региона, ни и мира в целом.

В противовес Германской политической модели частью грузинской элиты сформирован термин Восточно-Европейский опыт или то, что можно назвать «полонизацией» государства; по сути, это процесс переноса основных внутриполитических и внешнеполитических постулатов из политических систем бывших стран т.н. Варшавского Договора — Польши, Латвии, Литвы и Эстонии с некоторыми модификациями. На внутриполитической арене это обозначает цивилизационный выбор, который должен сопровождаться формированием явно антироссийских настроений не только среди политического истеблишмента, но, в первую очередь, в местном обществе в целом; выстраивание грубой и устойчивой антироссийской конъектуры. Минимум частный, а в лучшем случае, полный отказ от цивилизационных «связей» с Россией, особенно, с такими её проявлениями, как культура и язык; можно сказать, выстраивание своеобразной цивилизационной «стены» или «барьера».

Общая формула Восточно-Европейского опыта гласит, что нельзя добиться суверенитета, независимости и права на полноценный выбор, без выстраивания грубой и агрессивной антироссийской внутриполитической политики; порицания и отрицания всего, связанного с Российской Империей и Советским Союзом; нельзя стать частью Европейской цивилизации, не отказавшись от тесных культурно-политических связей с Москвой. В то же время, политические элиты занимаются «секьюритизацией» России, т. е. внедрением её в роли популярного политического механизма во внутренние процессы, с целью дискредитации оппонентов и других «нежелательных» людей/групп.

На внешнеполитической арене Восточно-Европейский опыт — это продолжение знаменитой формулы «держать русских вне Европы, американцев — в Европе, а немцев — под контролем Европы». Россия — это не политический игрок с национальными интересами, а преемник «империи зла», желающий изменить глобальную политику в худшую сторону и разрушить демократическую политическую систему. Следовательно, Россия не должна быть включена в роли полноценного игрока в формирование Европейской архитектуры безопасности, а если и будет, то только на второстепенных позициях. В случае отказа Москвы влиться в существующий строй, страны Запада должны проводить жёсткую политику «принуждения».

Грузинский поворот на Восток

С самого момента прихода к власти постреволюционного правительства Михаила Саакашвили, в правящей элите была популярна идея реформаторского «блицкрига»; т. е. формирования абсолютно нового грузинского общества, полностью оторванного от постсоветского пространства (особенно, от «русского мира») и присоединённого к Западной цивилизации/миру путём всех тех политических механизмов и решений, которые были в своё время приняты в бывших странах т.н. Варшавского договора. Среди наглядных примеров можно выделить полное переформатирование системы образования (закрытие русских школ и секторов), зачистки в государственных институтах (связанные не с коррупцией, а с идеологией), ну и конечно, нельзя пройти мимо процесса своеобразной тотальной «люстрации» (в рамках которого правительство Саакашвили официально отсекло ту часть населения общества, которое оно рассматривало «советским», т. е. люди старше 35 лет на момент т.н. Революции Роз; в обиход даже вошёл термин — «смытые»).

Ярое стремление форсировать внутренние преобразования практически без общественного диалога, привело к тому, что правительство стало всё чаще преступать букву закона, убеждая себя в надобности таких поступков. Раздробленное на «советских» и «новых» грузинское общество опротестовало методы правления постреволюционного правительства, и тогда правящая элита начала активную секьюритизацию (икона врага) России. Оппозиция была обвинена в пособничестве российским спецслужбам, а «сегрегированное» общество ещё больше раздробилось уже на патриотов (прозападные силы) и предателей (анти-западники); впервые начались активно применяться термины — пророссийские силы и пятая колонна; Москва стала неотъемлемой частью внутриполитического противостояния, популярным политическим механизмом для борьбы с политическими оппонентами. Если правительству было нечего предложить народу, то оно начинало разговаривать об угрозе с Севера, оккупации, предателях и активно использовала национал-патриотические сентименты и псевдопатриотические лозунги. К моменту ухода постреволюционного правительства, Грузия представляла собой не очень стабильный политический субъект с постоянными «революционными» потрясениями, и с яростной антироссийской (зачастую, русофобской) политикой, которая имела не только объективные, но и часто субъективные причины.

В 2012 году оппозиция в лице Коалиции Грузинская Мечта победила на парламентских выборах, а позже, в 2013 году её кандидат занял пост президента. Постреволюционное правительство Саакашвили потеряло бразды правления, и общество, у которого практически не было времени на передышку, смогло приостановиться и задуматься о том, как же всё-таки стоит выстраивать грузинскую государственность. Правление Саакашвили было настолько единоличным, «революционным» и в некоторых моментах хаотичным, что грузинская общественность фактически не участвовала в выстраивании внутренней и внешней политики, не было никакого общественного диалога.

Смена власти открыла такую возможность; более того, новая политическая элита предложила обществу более сбалансированный подход, по сути, Германскую модель. Агрессивная внутренняя и внешняя риторика была сменена на более сдержанную и прагматическую; в сфере разрешения конфликтов правительство ни раз выступило с осмысленными инициативами, нацеленными на процесс реального обоюдного примирения; была отброшена идея постоянной конфронтации с Кремлём; в целом, страна перешла с революционных на эволюционные рельсы. Однако, на протяжении всех последних пяти лет правления Грузинской Мечты, были и те, которые продолжали поддерживать взгляды постреволюционного правительства. Эти взгляды были сгруппированы вокруг термина Восточно-Европейский опыт. Люди, поддерживающие эту концепцию, открыто заявляли о безрезультатности Германской модели; в частности, бессмысленности переговоров с Москвой и представителями частично признанных государств Абхазии и Южной Осетии; более того, они утверждали, что умеренная и сбалансированная риторика привела к тому, что грузинская тематика отошла на второй план и национальные интересы страны сильно пострадали; в то же время, в стране усилилось российское влияние, и она на пороге того, чтобы опять вернуться в зону влияния Москвы, что похоронит все попытки стать частью Запада.

В 2018 году состоялись последние прямые президентские выборы, а также была десятая годовщина российско-грузинского конфликта. То, как проходил предвыборный процесс, и как была отмечена десятая годовщина, наглядно доказало, что в открытых дебатах Германская модель уступает в популярности т.н. Восточно-Европейскому опыту. В частности, весь предвыборный процесс превратился в «охоту на ведь», и политическим силам было нечего предложить, кроме национал-патриотических и псевдопатриотических лозунгов, а также всеобщих поисков пророссийских сил и пятой колонны, в общем, предателей; даже заговорили о надобности новой «люстрации» и очередной чистке грузинского общества от «нежелательных» элементов. На таком же агрессивном и патриотическом фоне вспоминали события десятилетней давности. Казалось бы, что после целой декады политический и исторический сказ о тех событиях должен был быть более сбалансированным и осмысленным, но на деле оказалось, что тенденция к самокритике и осознанию своих ошибок упала чуть ли не до нуля. Если после окончания боевых действий грузинское общество было готово признать свои упущения, то сейчас оно не готово практически ни к какому компромиссу. Весь военный и поствоенный анализ просто пропитан радикализмом и национал-патриотизмом. Существуют серьёзные сомнения в том, понимает ли вообще большая часть грузинской политической элиты и общества смысл политики — примирения?!

Конечно, говоря о причинах такого перевеса в пользу т.н. Восточно-Европейского опыта, нельзя не упомянуть, в первую очередь, очень слабую и не продуманную внутреннюю политику Грузинской Мечты. Но также надо сказать и о той значительной лепте, которую вносит сама Москва в радикализацию настроений среди грузинского общества. В частности, можно выделить несколько важных вопросов:

1) Кремль не считает нужным в целом хотя бы чуточку смягчить тональность внешней политики; например, как-нибудь адекватно среагировать на мирные инициативы грузинского правительства, а не просто призывать Тбилиси признать реальность, что, по понятным причинам, невозможно;

2) приостановить процесс «бордеризации», прокладки колючего забора между Грузией и частично признанной Южной Осетией;

3) разрешить вопрос постоянных задержаний граждан Грузии за неправомерное пересечение «границы»;

4) ну и конечно, бездействие российских властей на такие правонарушения, как публичное убийство гражданина Грузии Гиглы Отхозории и/или же задержание и таинственная смерть Арчила Татунашвили в СИЗО города Цхинвали.

Складывается такое ощущение, что российские политические элиты не особо утруждаются над вопросом о возможных последствиях такого подхода к урегулированию российско-грузинского конфликта; более того, непонятно, как Кремль представляет себе на фоне таких вызовов возможное налаживание межгосударственных отношений?!

Грузинский поворот на Восток, кажущийся уже согласованным большинством политической, некоммерческой (НКО), академической и бизнес элит, уже активно проявляется. В первую очередь, это возросшая антироссийская риторика в целом и этот процесс, скорее всего, будет продолжаться. Наглядными примерами в быту могут служить отказ от изучения русского языка в целом или же тенденция среди большей части населения общества не разговаривать на русском языке в знак протеста; протест русской продукции и призывы встречать российских туристов с соответствующими буклетами об оккупации на границе; призывы не впускать в страну любых граждан Российской Федерации, которые каким-либо образом поддерживают политику Москвы; призывы запретить все российские телеканалы и т. д.

Подводя итоги, можно суммировать, что последние два года были очень важными для понимания внутренних процессов в Грузии. Политические события показали, что она медленно, но, верно, идёт по Восточно-Европейскому пути, что подразумевает, по сути, «полонизацию» государства. На Южном Кавказе сформируется страна с очень агрессивными антироссийскими настроениями, где будет доминировать политическая элита, не склонная к переговорам и диалогу с Москвой, не воспринимающая её частью Европейской архитектуры безопасности и входящая в группу стран, с довольно-таки радикальными взглядами и подходами. Россия же, в свою очередь, делает практически всё для того, чтобы подтолкнуть Тбилиси в этом направлении, отказываясь помочь пока ещё склонному к сбалансированной внешней политике правительству в Грузии разрешить кое-какие очень важные для грузинского общества вопросы, связанные с российско-грузинскими отношениями и конфликтными регионами.

Арчил Сихарулидзе (Тбилиси)