Был ли Сталин «армянофобом» и почему гору Арарат «отдали» Турции?

В связи со столетием Московского договора 1921 года в издании «Газета.ру» была опубликована статья с примечательным заглавием «„Солидарность против империализма“: как Сталин отдал Турции гору Арарат». В этом тексте утверждается, что Ленин при создании Армянской Советской Республики «признавал армянский суверенитет», а вот Сталин, «курировавший переговорный процесс» при подготовке Московского договора, «понимая важность Аджарии с Батумским портом, в последний момент предложил туркам оставить Батумский округ за Грузией в обмен на передачу Турции Сурмалинского уезда с национальным символом армянского народа — горой Арарат».(1)

Бывший глава Национального архива Армении доктор исторических наук, профессор Аматуни Вирабян на круглом столе в Национальной академии наук Армении, посвященном 100-летию Московского договора, утверждал, «что в ходе переговоров по его подписанию тогдашний нарком иностранных дел РСФСР Георгий Чичерин пытался оказать воздействие на турок и сохранить за Арменией ее регионы. Однако турки быстро сориентировались и обратились к Сталину, утверждая, что Чичерин защищает интересы армянских националистов, тем самым побудив Сталина скорее подписать Московский договор, продвинув в нем свои интересы, завладев в итоге не только Карским и Сурмалинским регионами, но и Нахиджеваном, который никогда не входил в состав Турции».

Здесь заметим, что по Московскому договору 1921 года Турция как раз очистила от своих войск занятую летом 1920 года Нахичевань, которая по договору становилась «протекторатом» Азербайджанской Советской Республики, т. е. по факту на самом деле «российской советской», поскольку суверенитет советских республик был фикцией. Вот что по этому поводу говорил, кстати, тот же Сталин как раз в том самом 1920 году руководству того самого Советского Азербайджана:

«Нам выгодно теперь демонстрировать независимость Азербайджана. Действительной независимости коммунистов от коммунистов быть не может».

На упомянутом выше том же круглом столе ректор Армянского государственного педагогического университета Рубен Мирзаханян сообщил:

«В марте 1921 года нарком иностранных дел России Георгий Чичерин публично заявил газете „Правда“ о несправедливости в отношении армян в рамках Московского договора».

Дальше Мирзаханян утверждал, что Чичерин, с учетом занимаемой им должности, просто не мог самостоятельно выступить с подобным заявлением без согласования с Иосифом Сталиным. Так уж и не мог? А кто, собственно, такой Сталин в 1921 году? Т. е. опять Сталин, и опять он в главной роли. Оказывается, с ним согласовывал свои выступления по армянскому вопросу глава советской дипломатии.

Дальше можно определить, что миф о передаче Сталиным туркам горы Арарат имеет вполне себе как бы «научные» основания. В 2008—2009 годах директор некоего «Армянского института международного права и политологии» проф. Юрий Барсегов опубликовал двухтомник «Нагорный Карабах в международном праве и мировой политике» (2). Первый том — это подобранные документы с тенденциозными до недобросовестности заголовками, данными составителем — проф. Барсеговым. Второй том — это комментарий самого проф. Барсегова. В нем он утверждает, что на политические решения по Армении и Карабаху в 1920—1921 годах повлияли личные негативные отношения и чувства Сталина к армянам. Сталин был армянофобом, утверждает проф. Барсегов — сам, кстати, этнический армянин. «А о чем будет вести переговоры армянофоб Сталин, не должны вызвать у читателя никакого сомнения — как говорят в таких случаях, „волка пустили в овчарню“», —писал Барсегов. «Волк» рыскал по Закавказью, определяя судьбу «овец» и армянского вопроса на основании своих личных пристрастий и психологических комплексов. Известно, что на Кавказе существовало и существует известное предубеждение в отношении армян. Вот как его, например, определял в своих мемуарах уроженец края первый российский премьер Сергей Юльевич Витте (1849−1915):

«Наибольшее неудовольствие вызывали на Кавказе армяне, как лица торгующие с долею эксплуататорского начала».(3)

Однако дальше проф. Барсегов стал утверждать, что при лидерстве Сталина в Закавказье сформировалась группа большевистского руководства — и все «армянофобы», ну, может быть, за исключением Кирова. Это Серго Орджоникидзе и прочие. И эта группа высоких руководителей — большевиков-армянофобов проводила в 1920—1921 годах антиармянскую политику — и никакой другой. Вот их имена от проф. Барсегова:

«По тщательному сговору азербайджанских коммунистических руководителей и турецких националистов, при активной поддержке Сталина, Орджоникидзе, Мдивани, Квирквелия и других, Армения, в прямое нарушение ее территориальной целостности, была лишена Нахичевана и ряда смежных территорий». «Группа Сталина настойчиво проводила политику потакания территориальным притязаниям кемалистской Турции за счет Армении». На переговорах по подготовке Московского договора «турецкая делегация пользовалась поддержкой Сталина», утверждает проф. Барсегов.

Дальше еще больше. Из одного вытекает другое «волчье» — и уж совсем химерическое. Вот что дальше утверждает проф. Барсегов:

«„Отец народов“, руководствуясь личными симпатиями и антипатиями, кроил и перекраивал границы, не считаясь с волей народов. Отход от декларированных принципов межнациональных отношений, начавшийся с произвольного установления Сталиным границ Советской Армении, нашел свое логическое завершение в практике депортации целых народов СССР — народов Северного Кавказа, немцев Поволжья и др. Начав с одобрения геноцида армян, Сталин сам стал применять турецкие методы в СССР, прикрываясь формальным признанием принципа самоопределения».

А дальше еще и больше того — и совсем бредовое. Вот от проф. Барсегова о финальной точке исторического процесса, якобы открытого Московским договором 1921 года. Оказывается, утверждал проф. Барсегов, «армянофоб» Сталин после Второй мировой войны вообще планировал ликвидировать Армянскую Советскую Социалистическую Республику, ее территорию разделить, а всех армян из Закавказья депортировать на Алтай:

«В 1949 году на основании секретного решения об „укреплении тыла армии“ была осуществлена массовая депортация армян — многие тысячи армянских семей были высланы из Армении, Азербайджана и других мест Закавказья в Алтайский край. Только смерть Сталина спасла армян от реализации его замысла о выселении на Алтай всего армянского населения Республики и полного раздела ее территории, а точнее — того, что от нее осталось».(4)

Уж если нации, для того чтобы стать нацией, необходимо «страдать», то тогда «страдать» надо по-настоящему. Всех евреев в Биробиджан, а армян — на Алтай! Такова логика проф. Барсегова и прочих с ним.

Дальше от грузин — большевиков-«армянофобов» проф. Барсегов в своем комментарии переходит на армян-коммунистов. И, как выясняется, они — тоже «армянофобы», потому что или «зомби» (так по тексту!), или потеряли свою идентичность (так по тексту!). Армянских коммунистов, работавших на советизацию в подполье в независимой Республике Армении в 1920 году, проф. Барсегов называет «пятой колонной». Кого? Разумеется, России и Турции. Они играли «разрушительную роль». В чем была их вина перед Республикой Арменией? Оказывается, «армянские большевики добивались одного — во что бы то ни стало сорвать установление какого-либо взаимопонимания между российскими большевиками и партией „Дашнакцутюн“ по широкому кругу вопросов, в том числе и территориальному… Армянские большевики не воспринимали Армению вне пределов „революционной России“». Кстати, заметим, дашнакцаканы до 1917 года тоже не воспринимали Армению «вне пределов революционной России».

Но к 1920 году, утверждал проф. Барсегов, «антидашнакцаканская истерия ослепила зомбированных армянских большевиков». «Армянские большевики вели себя как предатели национальной идеи; они полностью отказались от армянской идентичности». Здесь можно остановиться и задать вполне здравый вопрос: а разве армянская идентичность не может существовать вне «национальной идеи», т. е. создания армянской нации, т. е. создания армянского национального государства? Разумеется, армянская идентичность в разных формах существовала, существует и будет существовать в том числе и без «национальной идеи».

Но вернемся к тексту проф. Барсегова. С его точки зрения, майское большевистское восстание 1920 года в Армении — это «предательский удар в спину нации». В этом плане проф. Барсегов риторически задает вопрос читателю:

«Возникает закономерный вопрос: надо ли было правительству Первой республики с таким упрямством цепляться тогда за иллюзорную независимость и за власть, когда политическому руководству Армении было очевидно, или, по крайней мере, должно было быть очевидно, что советизация неизбежна, что союзники предали армянский народ и что они, кроме лицемерной „солидарности“ и „моральной поддержки“ на словах, никакой реальной помощи, в том числе военно-политической и дипломатической, не хотят оказать».

И дальше проф. Барсегов делает ценное признание:

«Мы считаем, что правящая в Армении партия Дашнакцутюн допустила ошибку, когда отказалась от такого варианта решения Армянского вопроса [передачи власти Москве], хотя и было очевидно, что предательство держав Антанты сделало большевистскую Россию единственным фактором, определяющим будущее Армении. А ведь к такому выводу армянское правительство пришло несколько месяцев спустя и 2 декабря [1920-го] добровольно уступило коммунистам власть. Но страна была к этому времени территориально разграблена и расчленена».(4)

Т. е. по принятой логике проф. Барсегова это не «зомбированные армянские коммунисты», а сами дашнаки должны были нанести «предательский удар в спину нации» — отказаться от суверенитета, союза с Антантой (читай: Западом) и Севром в придачу с его «исконными территориями».

В конечном итоге в парадоксальной логике проф. Барсегова Сталин был «армянофобом», поскольку проводил линию на советизацию Закавказья, и Армении в частности. Сталин стал бы «армянофилом», если бы «не трогал» «Первую республику», или, как тогда говорили, «Араратскую республику». Позволил бы сохранить ее независимость под властью дашнакцаканов.

Во-первых, разумеется, революционер Сталин в своей деятельности в Закавказье руководствовался революционными интересами Советской России так, как он их понимал. Он был государственным деятелем революционного государства.

И, во-вторых, на исторической арене Кавказа в огне революции у большевиков действовали не просто личности с их эмоциями, симпатиями, антипатиями, а, как теперь модно говорить, «институты».

В 1920 году по партийной линии Сталин был членом Политбюро ЦК РКП (б), т. е. состоял в узком по своему составу руководящем органе партии. Членом Политбюро был и Ленин — признанный вождь партии, на практике же революционный диктатор революционной России. По государственной линии Сталин состоял в советском правительстве — Совете народных комиссаров (СНК) в качестве народного комиссара по делам национальностей. Здесь он опять подчинялся Ленину — председателю СНК, премьеру революционного правительства. В конкретной ситуации 1920 года сила Сталина на Кавказе была в том, что он имел прямой и в любой момент выход на Ленина, который и определял линию политических и военных действий. По существу, в конкретной ситуации 1920 года в Закавказье Сталин действовал как доверенное лицо революционного диктатора — его глаза и уши. Он непосредственно наблюдал ситуацию на местах, сообщал о ней Ленину, попутно давая советы насчет возможных действий. Позднее в ситуации Великой Отечественной войны (1941−1945) Сталин использует подобную практику, создав «институт» представителей Ставки.

В 1920—1921 годах главную руководящую функцию в Закавказье выполнял Серго Орджоникидзе (1886−1937) — руководитель Северо-Кавказского ревкома и член РВС Кавказского фронта, т. е. высший политический руководитель фронта Красной армии. А еще тов. Серго был членом т. н. Кавбюро — Кавказского бюро ЦК РКП (б), — специально созданного местного филиала главного руководящего органа правящей партии. Военно-политической задачей Кавбюро было завершение Гражданской войны на юге России и советизация Кавказа с Закавказьем. Кавбюро было непосредственным исполнителем этой государственной задачи. Его военным инструментом в этом деле в Закавказье была 11-я армия РККА. С весны 1920 года Бакинской тройкой Кавбюро руководил Серго Орджоникидзе. Действия РВС Кавказского фронта и, соответственно, операции 11-й армии РККА определялись не некой, как утверждал проф. Барсегов, «группой армянофобов» во главе с «армянофобом» Сталиным, а Кавбюро, выступавшим за скорейшую советизацию вслед за Азербайджаном Армении, а за ней и Грузии. В конечном итоге судьбу спорных территорий между Азербайджанской ССР и Социалистической Советской Республикой Армения в 1920—1921 годах решало именно Кавбюро при консультациях и согласованиях с Москвой. Позицию Кавбюро до Ленина с разъяснениями доводил Сталин.

Однако цель советизации Закавказья с весны 1920 года оказалась связана с другой стратегической внешней задачей Советской России огромной важности — это обретение реального военно-политического союзника в лице генерала Кемаля-паши и созданного им в Анкаре турецкого революционного «парламента» — Великого национального собрания Турции и правительства ВСНТ. У революционной Турции и революционной России оказался один общий враг — «мировой империализм» в лице держав Антанты.

Логика планировавшегося с 1915 года Великобританией и Францией с участием императорской России раздела Османской империи, воплотившейся уже без участия Советской России в Севрском мирном договоре, предполагала сделать из «большой» Армении геополитический буфер, отделяющий то, что останется от Турции, от исламского мира. Однако в конкретной ситуации лета — осени 1920 года ориентирующаяся на Антанту Республика Армения стала «империалистическим» буфером, отделяющим революционную Россию от революционной Турции. Буфер стал реальностью после того, как турки фактически без боя сдали Баку, допустив советизацию Азербайджана. Это был политический аванс Кемаля Ленину. Теперь большевикам необходимо было преодолеть армянский буфер с востока, чтобы установить сухопутную связь с революционной Турцией. Но армянский буфер можно было преодолеть и с запада — это в ситуации турецкого наступления на восток в Закавказье. Для связи с Советской Россией турки начали атаку на армянский буфер сначала с его периферийной оспариваемой территории — Нахичевани. В начале июля 1920 года турецкие воинские части заняли Нахичевань — оспариваемую Азербайджаном и Арменией стратегически важную территорию для коридора из Баку в кемалистскую Турцию. Турецкий коридор в советскую Россию проходил через Нахичевань, Шарур и Сурмалу (это гора Арарат). Проблему этой коммуникационной линии сразу же создало армянское восстание в Зангезуре (фактор Нжде).

Так было создано турецкое военное присутствие в Нахичевани, сыгравшее ключевую роль при определении дальнейшей судьбы этой территории Московским договором 1921 года.

С учетом задачи ликвидации армянского буфера Антанты в советском руководстве в июне 1920 года возникли споры о стратегии дальнейшей советизации Закавказья — прежде всего Республики Армении. В ситуации конца весны и начала лета 1920 года два советских центра — один в Наркоминделе в лице наркома Георгия Чичерина, другой — в Кавбюро ЦК РКП (б) в Закавказье — стали предлагать Ленину альтернативные решения по советизации Закавказья. Товарищи из Кавбюро — местные уроженцы, у которых голова кружилась от молниеносного и почти мирного военного овладения Баку, выступали за быструю советизацию сначала Армении, а потом Грузии с использованием военной силы. Советизация Армении, указывали они, создала бы прямую транспортную связь с восставшей против диктата Антанты кемалистской Турцией.

В противовес Кавбюро НКИД в лице его руководителя наркома Чичерина отстаивал ползучую постепенную советизацию Закавказья без резких движений и рывков. Главная задача Чичерина и его ведомства на тот момент была — добиться дипломатического признания Советской России на Западе. Поэтому нарком был озабочен в первую очередь на счет общественного мнения там, главным образом в Великобритании — это тред-юнионы, в которых, как признавал нарком, «Армения очень популярна», и в США, в которых за Мировую войну успели проникнуться армянским вопросом и могли бы озаботиться насильственной военной советизацией Армении большевиками.

Особенно не нужны были большевикам и осложнения на Западе из-за Армении на фоне Польской войны, вступившей летом 1920 года в свою решительную стадию. Это особенно подчеркивал Ленин, когда принимал решение при выборе стратегии советизации.

Итак. Повторим. По существу, разногласия между руководителями закавказских большевиков во главе с Орджоникидзе и поддержавшего его Сталина — с одной стороны и главой дипломатического ведомства Георгием Чичериным — с другой стороны были не связаны с тем, что Сталин и Орджоникидзе «не любили» армян и были «армянофобами», а Чичерин «любил» армян и был «армянофилом», а с тем, что противостоящие стороны предлагали разные стратегии советизации Закавказья, т. е. подчинения его Москве.

Рассмотрев предложения, Ленин согласился с позицией наркома Чичерина — с вариантом медленной ползучей советизации. Эта стратегия и была закреплена решением ЦК РКП (б) в июне 1920 года, и Сталин принял ее. В практическом плане эта стратегия предполагала дипломатическое признание «дашнакской» Армении и «меньшевистской» Грузии как независимых суверенных государств и дипломатических переговоров с ними через созданные в них постоянные советские дипломатические миссии.

На тот момент у Республики Армения не было официально признанных границ. Это создавало фактор военного давления на нее на оспариваемых Советским Азербайджаном буферных территориях — в Карабахе, Зангезуре и Нахичеване. Под предлогом снятия кровавых конфликтов между мусульманами и армянами большевики предложили ввести на них без определения конечного статуса принадлежности территорий «русские» по своему составу части Красной армии. Формально дашнакское правительство было согласно на подобное предварительное решение по спорным территориям. На практике же получалось не очень.

Советская, как бы сейчас сказали «прокси», военная атака на Республику Армению осуществлялась как борьба за советизацию спорных территорий — Карабаха, Зангезура и Нахичевани. В результате в июле 1920 года Советская Россия оказалась в состоянии войны с Арменией, и это при принятой стратегии признания ее суверенитета. Это создавало повод для дипломатических переговоров между Москвой и Эриванью. Для их ведения в столицу Армении прибыла миссия советского дипломата Бориса Леграна. Легран вел с дашнакским правительством Армении ни много ни мало, как переговоры о ее мирном договоре с Советской Россией. Мирный договор с РСФСР должен был определить восточные границы независимой Республики Армении с Советским Азербайджаном. В шедшем споре вокруг территорий дашнакское правительство соглашалось на следующий компромисс по схеме: Зангезур и Нахичевань — Армении, Карабах (весь) — Азербайджану. Советская сторона была согласна на подобный вариант. За установление восточной границы Армении советские дипломаты хотели: первое — разрыв Армении с Антантой, а значит, это отказ от Севра и плана «Великой Армении», и второе — беспрепятственный военный транзит через территорию Армении в кемалистскую Турцию. На эти пункты дашнаки в Эривани не соглашались. Это затягивало переговоры. В конечном счете проект мирного договора с РСФСР дашнаки приняли 28 октября 1921 года тогда, когда он стал неактуальным для советской стороны из-за изменения стратегии советизации Республики Армения, вернее того, что от нее оставалось к тому моменту. Главное — военный транзит в Турцию, чего добивалась Москва, стал неактуальным, поскольку турки со своей стороны пробили этот самый коридор с запада. «Мир» между независимой первой Республикой Арменией и Советской Россией так никогда и не состоялся.

Армяно-турецкая война осени 1920 года. О начале турецкого наступления на Республику Армению 31 августа 1920 года командование 11-й армии РККА известил командующий Восточным фронтом турецкой армии генерал Кязим Керабекир. Фактически это был ответ турецких националистов на Севрский мир Антанты. Били по одному из планируемых выгодоприобретателей Севра. Это первый важный аспект осенней 1920 года Армяно-турецкой войны. Второй остается как бы в тени. Нарком Чичерин известил турок, что вопросы о границах между Турцией и Арменией будут разрешены при посредничестве Советской России. Турки не стали ждать этого ненужного им посредничества, когда в сентябре двинулись на Карс, а потом к Александрополю. Турецкое военное наступление на Карс заранее решительно сметало со стола советско-турецких переговоров подобное предложение Чичерина.

Фактически советская сторона ничего не могла предпринять в отношении наступления турок на Республику Армению, хотя бы потому, что формально кемалистская Турция не была связана договором с Москвой. В большевистском руководстве опасливо задавались вопросом: а не преследует ли Турция в своем осеннем наступлении на Армению прежние свои цели в регионе Закавказья, продемонстрированные в 1918 году? А не является ли турецкое наступление результатом сговора турецких националистов с Антантой, прежде всего с Англией, за счет Советской России? Так, в частности, на дело смотрел нарком Чичерин. В письме от 3 ноября 1920 года своему дипломатическому представителю в Армении Леграну Чичерин писал:

«Происходит, очевидно, глубокий поворот в политике Антанты. В данный момент нам еще не ясно, наступают ли турки на почве советской ориентации с целью приближения к нам, или же они наступают на почве перемены своей политики и закулисного соглашения с Антантой, для того, чтобы начать завоевательную политику на Кавказе по образцу 1918 года в качестве компенсации за потери на Западе».

Через день, 5 ноября 1920 года, т. е. за месяц до советизации Армении, нарком Чичерин писал Сталину:

«В наших отношениях к Армении и Грузии, не следует ни на минуту забывать, что при новом повороте колеса истории эти страны могут оказаться нужными для нас барьерами против завоевательной политики переменивших фронт турецких националистов. В нашей ставке на мусульманство приходится все время считаться с тем, что в один прекрасный день антибольшевистская тенденция, как это уже имело место в Афганистане, может оказаться сильнее, чем антианглийская. Я все время предостерегал и предостерегаю против той односторонней ставки на одно мусульманство, представителем которой был у нас Нариманов. В данный момент мы стоим за то, чтобы не менять еще наше отношение к кемалистам, чтобы не терять из рук того, что еще может быть в наших руках в этом отношении и не толкать колеблющихся в противоположный лагерь».

По существу, из-за турецкого наступления на Армению нарком Чичерин отказался от своей прежней позиции, предлагавшей ползучую советизацию Армении и Грузии. Чичерин выступил за быстрое военное решение проблемы.

А теперь о позиции Сталина в эти ключевые дни. 16 ноября 1920 года Сталин посылает из Владикавказа телеграмму Ленину со следующим текстом:

«Опасность со стороны Турции. Если Турция утвердится в Армении и получит общую границу с Азербайджаном. Для предотвращения этой опасности нужно использовать нынешнюю ситуацию советизировать Армению, нужно вклиниться армянским советским клином между Турцией и Азербайджаном».

23 ноября 1920 года, перед началом военной операции по занятию Армении частями Красной армией, Сталин сообщал по прямому проводу Ленину о подозрениях в отношении действий турок из-за их мнимой связи с Антантой:

«Информация, полученная от Мдивани из Эривани, говорит о следующем: у армян войск не стало, турки при желании могут занять всю Армению без труда… Мдивани думает, что оккупация Армении происходит не без некоторого соглашения между кемалистами и Грузией, с ведома и, может быть, согласия Антанты».

Это в отношении современных спекуляций из Еревана, что большевики доверяли туркам Кемаля, а те их будто бы обманули и обвели вокруг пальца. На самом деле никакого доверия изначально не было. И территориальные уступки Турции по Московскому договору связаны именно с дефицитом доверия со стороны Москвы в отношении своего «партнера» — националистической Турции.

Доверия не было, но были общие интересы. Ленин в его ситуации 1920 года уж больно хотел, чтобы турки еще раз после 1915 и 1916 годов поколотили англичан. Здесь мы заметим, что Британия (как всегда) поступила умно. После того как определился военно-политический союз Советской России и кемалистской Турции, а Анкара стала демонстрировать дееспособность, британцы своими силами прямо не полезли в драку — в войну в Малой Азии 1921−1922 годов. Тем самым Анкаре открывали путь в Лозанну и, как следствие, к отходу ее от Советской России.

Но, повторим, если вернуться к ситуации осени 1920 года, то недоверие к военным целям турок с их занятием Карса и Александрополя заставило советское руководство пересмотреть принятую до этого в августе 1920 года стратегию ползучей медленной советизации Армении и Грузии с переменой на быструю и решительную с открытым использованием военной силы. В Москве от своей прежней позиции отказался нарком Чичерин, а в Закавказье Сталин вернулся к ней — к своей общей с Серго.

Теперь собственно о проблеме Батума и горы Арарат, якобы переданных Сталиным туркам при подготовке Московского договора. Здесь надо обратить внимание на сильные исходные переговорные позиции турок. Кемалистское правительство ВНСТ на пути в Москву не отказывалось ни от Брест-Литовского мирного договора, ни от Батумской конвенции 1918 года, передававших Османской империи Карс, Батум и Ардаган. Более того, на переговорах в Москве турки ссылались на Александропольский мирный договор с Арменией по результатам осенней войны 1920 года.

Турецкая уступка Советской России при выходе на Московский договор — это отказ от Брест-Литовского договора в его турецкой части. На самом деле Сталин не имел никакого отношения и к мнимому размену «горы Арарат» на Батум, как утверждают в «Газете.ру». Решение об отказе от Батума было принято турками заранее — до московских переговоров. 3 января 1921 года в Анкаре перед депутатами ВСНТ выступил и. о. министра иностранных дел Турции Ахмет Мухтар-бей. В частности, тогда он сказал:

«Порт Батум имеет особое положение. Батум является единственным окном, через которое могут дышать кавказские республики, все живущие там около 12 млн человек различных национальностей».

В силу сказанного он считал возможным «проявить самоотверженность» и «поступиться национальными интересами», т. е. вернуть Батум Советской России. Таким образом, в данном вопросе турки проявили политический реализм и не стали создавать будущий источник конфликта, который имеет крупное экономическое значение для советского Закавказья. Турецкая уступка по Батуму на самом деле была разменяна не на «гору Арарат», а на Нахичевань, которая по статье 3-й Московского договора становилась «автономной территорией под покровительством Азербайджана при условии, что Азербайджан не уступит сего протектората никакому третьему государству».

В конечном счете содержание и дух Московского договора определял не Сталин, а Ленин. Вот политическая логика Ильича в декабре 1920 года, после начала советизации Армении, которую он довел до сведения армянских товарищей:

«Мы временно вынуждены пожертвовать интересами армянских трудящихся ради интересов мировой революции. Эстония, Латвия и Литва разделили такую же судьбу. Вы должны знать, что мы даже не остановились перед разрывом с нашими латвийскими товарищами, часть из них вышла из партии. Все что мы можем сейчас сделать для Армении — это дать ей продовольствие и деньги, а также разместить, насколько это возможно, такое количество войск на территории Армении, чтобы сделать Ангору более сговорчивой. Но запомните, товарищи, мы не собираемся воевать из-за Армении с кем бы то ни было, особенно с Кемалем».

А может, тогда «армянофобом» был Ленин? Или это просто известный прием разоблачителей культа личности, когда «хорошего» Ленина противопоставляют «плохому» Сталину.

(1) На самом деле Республика Армения уступила Сурмалинский уезд туркам по Александропольскому миру декабря 1920 года. Московский договор 1921-го подтвердил эту территориальную уступку армян.

(2) Нагорный Карабах в международном праве и мировой политике, сборник док. в 2-х тт., сост. Ю. Г. Барсегов, Москва, 2008. Первый том — подборка исторических документов, второй — комментарий проф. Барсегова.

(3) Витте С. Ю. Воспоминания. Царствование Николая II. Т. 1. Л., 1924.

(4) Нагорный Карабах в международном праве. Т. 2. С. 420.

(5) Там же. С. 166−167.