«Приусадебная экономика» — чему поучиться у Северного Кавказа

Северный Кавказ в российском общественном сознании — регион, где много проблем. И из которого, может быть, реже, чем прежде, но приходят, как правило, плохие новости. Между тем в республиках Северного Кавказа есть хозяйственный и экономический опыт, которым они могли бы поделиться с другими регионами страны, и более того, подарить модель развития, которая снизит социальную напряженность в масштабах всей России.

Именно на Северном Кавказе сложился хозяйственный уклад, в основе которого массовое предпринимательство. Экономисты предпочитают называть это «самозанятостью», словом, которое имеет в России несколько негативный оттенок — это в значительной степени теневая экономика. К тому же, в стране, в которой считается, что локомотивом развития могут быть только крупные проекты, меняющие среду и уклад жизни людей, к массовому низовому предпринимательству прохладное отношение.

Но его значение для региональных экономик республик Северного Кавказа нельзя недооценивать. В Кабардино-Балкарии, по оценкам Дениса Соколова, одного из наиболее заметных специалистов, занимающихся полевыми исследованиями в регионе, бюджет нелегальной, теневой, «приусадебной» экономики в республике сравним с официальным бюджетом региона.

Массовое предпринимательство или самозанятость поразительно отличает любую северокавказскую республику от любой области центра России.

В Брянской области, где плотность населения в два раза ниже, чем в Кабардино-Балкарии и в четыре раза ниже, чем в Ингушетии, а пригодных для использования земельных ресурсов многократно больше, учитывая отсутствие гор и разреженность лесов, «низового» предпринимательства практически нет вообще.

«Малый бизнес сосредоточен в городских поселениях в сфере обслуживания и торговли», — пишут по этому поводу в исследовательских работах Высшей школы экономики. Очень слабо развит малый бизнес в сфере сельского хозяйства, очень мало производственных предприятий, не развито ремесло.

Статистика показывает, что львиную долю «оптимистичных» показателей обеспечивает работа одного-двух сравнительно крупных предприятий, часто в сфере производства и переработки молока. Например, в полностью сельскохозяйственном Дубровском районе Брянской области, статистику производства в прошлом году, «сделал» местный молочный комбинат, который принес примерно 750 из 800 миллионов рублей доходов, заработанных районом по статье «промышленность».

На 3290 приусадебных хозяйств в этом районе приходится только 12 фермерских хозяйств, восемь более крупных агропредприятий и ни одного частного предприятия, где занимались бы мелким производством или ремеслом.

У нас нет достоверной статистики развития «приусадебной» экономики в республиках Северного Кавказа по очевидной причине — она в значительной степени в тени. И поэтому федеральная статистика в плане занятости населения не даст нам ничего для сравнения центральных регионов и регионов Северного Кавказа. Но зная «поле», и ориентируясь на материалы исследований социологов, мы можем сделать некоторые выводы.

В поселке Верхняя Балкария в Кабардино-Балкарии, где пригодной для возделывания земли очень мало, в основном это террасы рядом с населенным пунктом, выше уже пастбища, выращивается картофель в таких масштабах, которые позволяют почти каждой семье вывозить его для оптовой продажи даже в Ростов-на Дону и Москву.

В Дагестане есть села, которые имеют свой собственный профиль хозяйственной деятельности. Например, кумыкские села мукомолов. Их продукцию тоже увозят в другие регионы. Есть населенные пункты, опять таки в Дагестане, где массово заняты производством мебели. Достаточно сказать, что не менее десятой части рынка отечественной обуви России производится на «домашних» фабриках Махачкалы.

Нельзя сказать, что «самозанятые» процветают. Но по оценкам социолога Дениса Соколова, в Кабардино-Балкарии годовой семейный доход малых предприятий находится в суммах между 300 и 500 тысячами рублей.

В сельских районах Брянской области средний годовой доход работающего на местных предприятиях варьируется от 150 до 200 тысяч рублей. Имеющиеся в распоряжении ресурсы приусадебного хозяйства, не используются в бизнес-целях. При этом нельзя сказать, что в среднем жители сельских регионов центральной полосы живут беднее жителей северо-кавказских регионов. Но их доход в основном зависит от «отходничества», трудовой миграции в крупные города, при этом местный ресурсный потенциал практически не используется.

Массовое «низовое» предпринимательство очень позитивно влияет на снижение социальной напряженности в регионах Северного Кавказа. И по оценкам исследователей, подавление этой экономической активности властями и крупным бизнесом, станет фактором детонации напряженности в регионе.

Но помимо этого, массовое производство создает смежные рынки, запуская переработку, дает возможности для развития сопутствующих сервисов, например, грузоперевозок. Скажем, массовое производство конкретной агрокультуры создает нужный на самом деле рынку ее избыток, что подтягивает переработку, куда уходят по сниженной цене излишки, не востребованные розницей.

Возвращаясь на Брянщину, мы можем видеть теоретически высокий потенциал сельского хозяйства. Но за исключением картофеля и отчасти яблок, нет культур, которые были бы «хедлайнерами» развития агроиндустрии. Соответственно нет условий для зарождения малого бизнеса в сфере переработки продуктов питания. Потому что в условиях пусть не дефицита, но адекватного спросу предложения, переработчику пришлось бы покупать сырье по рыночным ценам, что абсолютно невыгодно.

Проще говоря, чтобы условно начать производство домашнего варенья сначала, нужно вырастить малину. На рынке излишков нет.

На Северном Кавказе такие условия уже давно сложились, и это подтянуло смежные отрасли.

В этой же плоскости находится ответ на вопрос, почему именно в Дагестане не так давно были самые острые протесты дальнобойщиков из-за введения системы «Платон».

Помимо того, что регион транзитный, кто-то должен доставлять продукцию местных товаропроизводителей на рынки других российских регионов. Работа в транспортной отрасли — один из существенных доходов жителей республик Северного Кавказа.

«Заметная доля дагестанских дальнобойщиков встроена в хозяйственные цепочки, от бесперебойной работы которых помимо самого перевозчика зависят еще десятки других работников и их семей в Дагестане и, например, в Подмосковье. В сельском хозяйстве республики достаточно распространена схема, когда фермер, наладивший реализацию товара где-нибудь в Центральной России, имеет там собственную базу для хранения овощей или докорма скота. Такой фермер нанимает постоянных дальнобойщиков (а в некоторых случаях и приобретает собственную фуру) для перевозок между его дагестанскими угодьями и точкой в другом регионе. Чем выше сборы с перевозчиков, тем ниже рентабельность таких межрегиональных хозяйств. Но в рискованном положении оказываются не только они. Есть недалеко от Махачкалы, к примеру, село с более 5 тыс. жителей, основная часть которых занята кустарным изготовлением муки. Крупные потребители их продукцией не интересуются, зато десятки местных и, например, ростовских дальнобойщиков регулярно ездят в село за товаром, чтобы потом оптом перепродать его на рынках. Очевидно, что от изменения системы сборов первыми страдают не большие транспортные компании, а именно такие „свободные агенты“. А их уход с рынка ставит под угрозу благополучие целых сел», — писал по поводу этих протестов в РБК исследователь Константин Казенин.

Массовое предпринимательство на Северном Кавказе сложилось не благодаря государству, а скорее, вопреки государственной политике, которая мыслит «кластерами». Этот опыт как бы не «признан» в качестве рационального опыта экономического развития. И тем более, никогда до сих пор не было дискуссии о его возможном повторении в других регионах.

Сейчас, наоборот, малый бизнес в республиках юга России находится в условиях все возрастающего давления со стороны крупного бизнеса, который здесь вступает в прямую борьбу с «самозанятыми» за рынки сбыта. Поэтому может расти административное давление на «теневиков», а попытки государства сделать сферу прозрачной, на самом деле будут политикой по выдавливанию предпринимателей из их ниш и заменой освободившихся мест на рынке продукцией крупных компаний.

Среди специалистов по региону тоже нет единого мнения относительно того, какой путь развития, через малый бизнес или через «кластеры», даст больше преимуществ в перспективе. Но нужно помнить, что демографические условия на Северном Кавказе и в центральных областях совершенно разные.

И это важная причина, почему опыт юга может быть использован в областях центра, Нечерноземья и, возможно, шире.

На юге проблемой является вопрос, куда деть молодежь, возможностей для самореализации в разных сферах не так много, как людей. В центральных и не только регионах России не столь активно как прежде, но продолжается депопуляция. В среднем с 1989 года сельские районы большинства областей центра России потеряли около пятой части населения. И с одной стороны, это работает на снижение социальной напряженности, поскольку не столь высока конкуренция за жизненное пространство. Но в реальности растет давление на государство, которое будет вынуждено постоянно поднимать уровень социальных расходов, необходимых для содержания стареющего населения и инфраструктуры, которая обеспечивает его качество жизни.

А трудовой ресурс, и так немногочисленный, утекает в большие города в сферу обслуживания, где низкие доходы и низкий потолок самореализации. Вся эта масса «вечных кассиров «Пятерочки» и будет движущей массой социальных протестов в России в ближайшие десятилетия.

Именно для того, чтобы оставить этих людей на месте, дать возможность развить им их «исконный» ресурсный потенциал, а вместе с тем снизить напряженность и вдохнуть жизнь в медленно угасающие сельские регионы очень пригодится северокавказская модель малого бизнеса. Она не обеспечивает жизненных прорывов, но дает каждодневную работу и стабильный доход.

Антон Кривенюк, специально для EADaily