Россия — Иран: Трудности и перспективы партнёрства

Ноябрь стартовал очередным примером активизации российско-иранских отношений, продолжающейся с 2015 года, когда было заключено многостороннее соглашение по ядерной программе Тегерана. Контакты политического руководства и крупного бизнеса двух стран с этого времени приобрели особую динамику, что было подтверждено в минувшую среду по итогам рабочего визита президента России Владимира Путина в иранскую столицу. Вместе с тем представители экспертных кругов России и Ирана во многом не разделяют озвучиваемые политиками выводы о достижении двумя соседями по Каспию уровня отношений стратегического партнёрства, считая подобные оценки завышенными. Или, в лучшем случае, преждевременными.

Путин прибыл в Тегеран для участия в трёхстороннем саммите Россия — Азербайджан — Иран. Впрочем, внимание ко встрече в верхах внешние наблюдатели изначально сфокусировали на двустороннем формате Россия — Иран, чему способствовал ряд факторов. Российский президент стал первым лидером мировой державы, посетивший Тегеран после презентации американской администрацией 13 октября своей «новой иранской стратегии». В середине предыдущего месяца президент США Дональд Трамп отказал в одобрении Белым домом ядерной сделки, поручив Конгрессу предпринять шаги по её пересмотру, а также ужесточению санкций против Ирана. Последнее американские конгрессмены выполнили весьма оперативно, 25 и 26 октября ими были приняты соответствующие решения в отношении главного союзника Тегерана в ближневосточном регионе, ливанского движения Хезболла", и иранской ракетной программы.

Про Москву, с точки зрения увеличения на неё «санкционной нагрузки», в Вашингтоне тоже не забыли. В самое преддверие визита Путина на тегеранский трёхсторонний саммит американская сторона «освежила» пакет ограничительных мер против российских энергокомпаний.

Иранские СМИ 1 ноября передали слова замминистра иностранных дел ИРИ Ибрагима Рахимпура, назвавшего визит Путина «сигналом (президенту США Дональду) Трампу, который намеревается убить ядерную сделку». «Этот саммит больше, чем просто встреча (политических лидеров России и Ирана). Это месседж американцам о том, что региональные государства стремятся развивать свои отношения друг с другом», — заявил иранский дипломат.

Таким образом, встреча лидеров России и Ирана в первый день текущего месяца проходила на фоне возрастающего давления США на обе страны. В связи с этим были некоторые ожидания по части согласования Москвой и Тегераном совместных адресных действий в сторону США, вплоть до первых шагов на пути формирования военно-политического альянса между ними. Но российские и иранские аналитики советуют избегать как завышенных оценок, так и вытекающих из них поспешных выводов. Они резонно указывают на ущербность создания российско-иранского альянса исключительно на фундаменте общего противостояния США. В основу будущего стратегического партнёрства РФ и ИРИ должны быть заложены внутренние объективные факторы взаимодействия сторон. Вот с ними как раз и не всё так очевидно.

Озвученное верховным руководителем Ирана аятоллой Сейидом Али Хаменеи на встрече с Путиным 1 ноября предложение «изолировать Америку» и «отразить её санкции» интересно по форме, прежде всего, в пропагандистском ключе, но практически лишено содержательности. Духовный лидер Исламской Республики при этом упомянул отказ Москвы и Тегерана от использования доллара США во взаиморасчётах и в многосторонних операциях в качестве способа указанной «изоляции и отражения» Вашингтона. Для российского бизнеса Иран не выступает и в ближайшие десятилетия не будет выступать неким «заменителем» торгово-экономических и энергетических связей с Западом. Тоже, по сути, относимо и к самому Ирану. Находящиеся в упадке политические отношения с США ещё не означают для России основательно испорченные бизнес-связи с Европой. Но они могут подвергнуться значительной эрозии, если вдруг Москва станет отказывать американскому доллару в доверии и вести дело к переходу исключительно на расчёты в национальных валютах.

Заметим, что сами иранские аналитики, причём работающие в государственных СМИ страны, признают пропагандистский уклон в американской политике официального Тегерана. Заявления об экономической самодостаточности Ирана, его способностях к длительному беспроблемному существованию в условиях «экономики сопротивления» воспринимаются трезво мыслящими политиками и экспертами Ирана не иначе, как приличествующая моменту государственная пропаганда.

Втягиваться в неё России решительно не рекомендуется. Тем более, когда из Ирана отчётливо проговаривается мнение о том, что между Москвой и Тегераном не может быть стратегических отношений, а необходимо ограничиться выработкой лишь «стратегии развития их отношений». Об этом говорилось в опубликованном 30 октября иранским государственным информагентством IRNA материале.

Другое дело — последовательная работа на системной основе в представляющих взаимный интерес экономических сферах сотрудничества. Конечно, сопровождающаяся поступательным выведением политических связей на уровень доверительности. При достижении этого уровня можно думать и о взятии следующей высоты — установление реального, а не декларируемого стратегического партнёрства.

«Локомотивы» укрепления связей в экономической плоскости двусторонних отношений хорошо известны, хотя, как принаётся в обеих столицах, они страдают определённой ограниченностью. Это ядерная энергетика, нефтегазодобыча, машиностроение и связанные с ними смежные области сотрудничества.

Перед визитом Путина в Тегеран и во время его пребывания в ИРИ основная работа бизнес-сообществ двух стран вновь вращалась вокруг ядерной и нефтегазодобывающей сфер. 31 октября руководствами иранской Организации по атомной энергии и «Росатомом» был дан старт строительству второй очереди АЭС «Бушер» (1).

1 ноября «Роснефть» и Национальная иранская нефтяная компания NIOC заключили внушительное по стоимости и содержательному охвату соглашение. Подписана «дорожная карта» по стратегическим проектам в сфере нефтегазодобычи в Иране с общим объёмом инвестиций до $ 30 млрд. По словам руководства «Роснефти», соглашение создаёт «платформу для стратегического сотрудничества», в течение года стороны смогут подписать несколько документов по реализации конкретных проектов.

Речь идёт «о целой серии месторождений — нефтяных и газовых», которые «Роснефть» будет реализовывать совместно с NIOC. При этом отмечается, что «дорожная карта» не ограничивается лишь нефтегазодобычей, а предусматривает проведении своповых операций (сделок по обмену сырьём для упрощения логистики), поставках нефти и нефтепродуктов, подготовке национальных кадров, модернизации нефтепереработки.

Иран весьма избирательно подходит к укреплению экономических связей с Россией, предпочитая западных партнёров в отдельных областях, даже несмотря на высокие санкционные риски. Так, в вопросе закупок иранцами для своего сильно изношенного парка гражданской авиации новых лайнеров у России (ближнемагистральный Sukhoi SuperJet 100) в последнее время динамика напрочь отсутствует. Тегеран делает выбор в пользу европейской Airbus и американской Boeing, не в последнюю очередь учитывая тот факт, что российские авиастроители также находятся в «зоне досягаемости» американских санкций (отдельные комплектующие SSJ-100 производятся по лицензиям компаний США).

Избирательность Тегерана ощущается и на военно-техническом треке отношений с Россией. Хотя, казалось бы, в виду дефицита альтернатив в сфере поставок современного вооружения и военной техники для нужд собственной армии иранцам следовало уже сейчас проявлять большую энергию. Как известно, резолюция 2231 Совета Безопасности ООН от 20 июля 2015 года, утвердившая ядерное соглашение шести мировых держав с Ираном, ввела пятилетнее эмбарго на поставки оружия этой стране. Запрет действует до начала 2021 года, но Тегеран не торопится с заключением предварительных военных контрактов с Москвой. Эпизодически всплывающая информация о потенциально возможных сделках сторон в сфере военно-технического сотрудничества (ВТС) остаётся не подтверждённой серьёзными источниками. Ситуация неопределённости в российско-иранском ВТС создаёт почву для спекуляций на информационном поле. Так, в августе этого года появились слухи о том, что Россия якобы отказала Ирану в запросе поставить ему в общей сложности 24 многоцелевых истребителя Су-35 (18 единиц) и Су-30СМ (6). Вместо них иранской стороне было предложено закупить неизвестное число истребителей Су-27СМ3, от чего уже отказался Иран. Причины отказа в поставке Су-35 «посвящённые» военные аналитики назвали наличие в данной боевой системе чувствительных технологий и неспособность Ирана оплатить поставку твёрдой валютой.

Тегеран делает ставку на развитие собственного военно-промышленного комплекса. Между тем имеющийся у ВС Ирана чувствительный «пробел» в обладании современным парком боевой авиации, особенно на фоне внушительных по количеству и качеству воздушных флотов арабских стран Персидского залива, объективно занижает военный потенциал ИРИ в регионе. Упор на средства ПВО и баллистические ракеты понятен, однако региональной державе, которая пытается проецировать свою мощь на весь Ближний Восток, без сильных ВВС не обойтись.

Точкой старта России и Иран к стратегическому партнёрству могла стать Сирия. Здесь наметились наиболее благоприятные предпосылки для налаживания двумя странами тесных военно-политических уз взаимодействия. Впрочем, и на сирийском направлении между Москвой и Тегераном не всё так однозначно. Двусторонняя проблематика ощущается в некоторых вопросах, которые на первый взгляд могут ошибочно показаться несущественными.

Иран и полностью солидарная с ним в этом Турция демонстрируют России оппозицию в курдском вопросе. Москва как минимум не препятствует сирийским курдам в отстаивании их права на участие в определении послевоенного устройства Сирии, и даже в отдельных вопросах оказывает поддержку. Например, указанием на необходимость подключения политических представителей сирийских курдов к женевским переговорам под эгидой ООН. Известна и последняя инициатива Москвы по созыву Конгресса народов Сирии (Конгресс национального диалога Сирии), где тамошним курдам также отводится место в определении будущего их страны.

Тегеран такая инициативность российского партнёра, с которым он (вместе с Турцией) состоит в формате государств-гарантов перемирия в САР, не всегда и не во всём устраивает. Тем более, если политическая поддержка курдов со стороны Кремля сопровождается сдержанностью военных России на восточном фронте Сирии.

ВКС РФ «не отгоняют» поддерживаемые американцами формирования арабо-курдского альянса «Сирийские демократические силы» (СДС) от территорий в сирийской провинции Дейр-эз-Зор, контроль над которыми могли бы установить правительственные войска САР. Однако ВВС США поступают против сирийской армии и союзных ей проиранских группировок именно таким образом, когда для американцев возникает риск опережающих прорывов войск Дамаска. Пентагон даже не стесняется использовать в отдельных случаях «вклинивания» групп террористов ДАИШ («Исламское госудаврство», ИГ*, ИГИЛ*) на сирийском востоке, лишь бы только сдержать продвижение спецназа «Тигр», Республиканской гвардии ВС Сирии и отрядов ливанской «Хезболлы».

Недовольство Тегерана, по понятным причинам, не может носить демонстративный характер. Тем не менее оно накапливается и находит свои косвенные проявления. Данная тема не афишируется, но иранские военные в последнее время ограничили координацию действий с российскими коллегами «на земле» в Сирии. Иран стремится сфокусировать Россию на воздушной компоненте поддержки правительственных сил, претендуя на доминирующие позиции в составлении и реализации планов при наземных боевых действиях. Это создаёт небольшое, но напряжение между Москвой и Тегераном, учитывая, к примеру, дислокацию на ключевых направлениях в Дейр-эз-Зоре боевых групп российских Сил специальных операций (ССО).

Кроме того, Иран менее склонен считаться с наличием на юге Сирии, в районе столичного округа арабской республики, а также в провинциях Сувейда и Дераа, «умеренных боевиков» из числа сирийской оппозиции. По глубокому убеждению иранских военных советников в Генштабе ВС САР, присутствие в пригороде Дамаска Восточная Гута и к югу от сирийской столицы «умеренных» повстанцев, которые к тому же получают помощь от Саудовской Аравии, выступает фактором постоянной дестабилизации в этой части Сирии.

Плюс ко всему у иранцев масса вопросов и вытекающих из них предубеждений по поводу слишком восприимчивого отношения России к интересам Израиля на сирийском направлении. ВКС РФ «не отгоняют» курдов на востоке Сирии, а российский противовоздушный кулак на западе арабской республики не выставил для ВВС Израиля непроходимый заслон. Удары израильской авиации по объектам и позициям сирийских войск продолжаются, а с ними у Тегерана и здесь накапливается недовольство в связи с «чрезмерной толерантностью» Москвы.

Драматизировать ситуацию вокруг некоторой проблематики между Россией и Ираном не стоит. При этом трезвый взгляд на имеющиеся разночтения (назовём их так) представляется крайне важным. Стратегическое партнёрство — цель, к которой необходимо стремиться, несмотря на немалое число барьеров перед двумя странами на этом пути.

В условиях нарастающей конфронтации иранских властей с американской администрацией от Тегерана, пожалуй, следовало бы ожидать большей инициативности в деле сближения с Москвой и меньшей придирчивости к её действиям в ближневосточном регионе. Шаткое положение Дональда Трампа способствует росту милитаристских настроений в Белом доме и лично у американского президента. Нейтрализовать внутреннюю критику в свой адрес и поправить стремительно падающий рейтинг Трамп может решительной военной кампанией в кризисных регионах мира. В качестве приоритетных для США мишений в настоящее время рассматриваются две страны — Иран и Северная Корея.

Заявления Трампа о «террористических наклоностях» Исламской Республики, его действия по выводу США из ядерной сделки, консолидация антииранских сил в регионе в сумме с другими факторами представляют для Тегерана беспрецедентный по своей серьёзности вызов. Поэтому иранцам есть о чём крепко призадуматься. К примеру о перспективе заключения с Россией продвинутых военно-политических соглашений с включением в них обязательств о взаимопомощи и гарантиях безопасности.

(1) По контракту на вторую очередь иранской АЭС (проект «Бушер-2»), подписанному в ноябре 2014 года, на площадке вблизи уже действующего энергоблока № 1 будут сооружены два блока российского дизайна суммарной мощностью 2100 МВт.

Ближневосточная редакция EADaily

*Террористическая организация, запрещена на территории РФ