Алехин: Наступление продолжится, а переговоры и буферная зона — дипломатический ход

Почему 2025 год может стать определяющим, и какая стратегия стоит за продвижением под Харьковом? На эти и другие вопросы спецкору Pravda.Ru Дарье Асламовой ответил военный обозреватель, полковник запаса Геннадий Алехин.

— Белгород внезапно стал горячим направлением и, как ни странно, даже затмил Курск. Ситуация резко обострилась около месяца назад, и теперь ухудшается еще больше. Все ожидали, что враг будет отброшен, Курская область освобождена. Но мы видим, что противник воспользовался пасхальным перемирием, использовал ситуацию — и обострение продолжается. Что происходит сейчас на границе?

— Если позволишь, немного разложу по пунктам. Уже больше месяца идут боевые действия на стыке Белгородской и Сумской областей — это Краснояружский район. Противник зашел туда 18 марта. Но сразу скажу: прорваться вглубь района и двинуться в сторону Ракитянского ему не удалось. Основные бои развернулись вокруг Демидовки, Поповки и Красной Яруги — приграничных населённых пунктов.

Это стык Курской, Белгородской и Сумской областей — чувствительный участок. И здесь, как бы парадоксально ни звучало, после серьёзного поражения под Суджей (да, речь о том самом «проходе по трубе», который уже называют уникальной операцией и который точно войдёт в учебники военных академий), противник с военной точки зрения поступил логично. Он попытался сорвать наши возможные наступательные действия на Харьковском направлении, где мы продвигаемся на Купянском участке, идут бои под Волчанском, под Липцами, а ближайшая точка к Сумской области — район Золочев.

И вот на фоне пасхального перемирия, которое они использовали в своих целях, с 19 на 20 и с 20 на 21 апреля по окружной дороге вокруг Харькова постоянно шла украинская техника. Не колоннами — по 5−6 машин, но стабильно. Направлялись в сторону Волчанска, Липцев, а также в Краснояружский район — через Сумскую область.

Одновременно они подтягивали резервы из района сосредоточения в селе Марьино (Сумская область, недалеко от границы). Там сосредотачивалась техника, выгружались боеприпасы, формировались мобильные группы. Противник не наступал сплошным фронтом — основная тактика заключалась в использовании мобильных групп взводно-ротного звена, порядка 15−20 человек с приданной техникой.

Дальше — доезжали до Марьино, спешивались, пересаживались на квадроциклы, багги, мотоциклы. Местность пересечённая, погода была тёплая, зелёнка поднялась — всё это они использовали. Прорывались через лесополосы, доезжали до «зубов дракона», с техники снова спешивались и действовали уже «пешим по машинному» — то есть уже пешком.

— Пешком пошли, да? Просачивались уже в ручном порядке?

— Да. И вот в таком ключе уже месяц идут боевые действия в Белгородской области, в первую очередь на Краснояружском участке. Если говорить о пасхальном перемирии — его просто использовали для перегруппировки. Туда зашли новые расчёты дроноводов. И, если говорить прямо, перемирие было нарушено украинской стороной буквально через час после объявления: в 18:00 19 апреля Верховный главнокомандующий заявил о перемирии, а в 19:00 уже пошли первые дроновые атаки. Массово пошли FPV-дроны.

— Дроны-камикадзе?

— Да. Плюс, в ход пошли дроны на оптоволокне. А это уже серьёзная головная боль и для нашей ПВО, и для РЭБ — противодействие тут осложняется. Всё это — в связке со ствольной артиллерией. Например, из района сосредоточения в Сумской области они вполне достреливают до приграничных сёл. В той же Поповке — всего 3−5 км до границы. И боевые действия продолжаются в таком режиме каждый день.

— С военной точки зрения выходит, что мы ошиблись? Объявили пасхальное перемирие, сделали жест доброй воли, а противник использовал это, чтобы подтянуть силы?

— Нет, Дарья, я бы так не сказал. Хочу привести один пример, на мой субъективный взгляд, очень показательный. Во время перемирия было два случая — один на Запорожском направлении, другой на Харьковском. Там командиры среднего звена, которые стояли на линии соприкосновения, договорились между собой. С нашей стороны вышли два офицера, с украинской — тоже два. И впервые — на нормальном русском языке, заметьте, потому что 90% украинских военных говорят именно на русском, что бы там ни балаболили. Они договорились: «Давайте обменяемся». И обменялись.

— Обменялись телами погибших?

— Да, телами погибших. Это решение не сверху. Это решение полевых командиров. Но так на войне всегда бывает. Это негласный, но существующий закон: между собой, по-человечески, находят понимание.

— То есть на чисто человеческом уровне.

— Именно. И это многое говорит о людях — настоящих, боевых. Несмотря на ожесточение, они сохранили нравственные ориентиры. Я не считаю, что перемирие было ошибкой. Это был мудрый дипломатический шаг.

И, кстати, это заметили и обычные пользователи соцсетей. Информация сейчас в первую очередь в Telegram и соцсетях. В Харькове, например, до перемирия и после него — регулярно наносятся удары по военно-промышленным объектам. За одну только ночь там зафиксировали 15 прилётов: по ангарам, заводам, складам боеприпасов, железнодорожным узлам. В Харькове, кроме главного вокзала, есть ещё станции Левада, Основа, Балашовка. Все они — рядом с промышленными зонами, где и собирают, и ремонтируют беспилотники, натовскую технику. Так вот: за два дня пасхального перемирия ни один дрон, ни один «Шахед», ни одна ракета туда не прилетели. Мы перемирие соблюдали. А противник — нет.

— Мы соблюдали перемирие, а противник — нет. Тем не менее, интенсивность боевых действий уменьшилась?

— Да, значительно уменьшилась. Но не прекратилась. И, как вы правильно сказали в самом начале, сейчас ситуация только накаляется — и на Харьковском направлении, и на приграничных участках Белгородской области, включая Краснояружский район.

На Купянском направлении мы видим серьёзные подвижки. После захвата плацдарма на правом берегу, он был расширен и укреплён. Теперь мы можем наступать с двух направлений — с севера, в сторону Купянска (до Голубовки — буквально 2−3 км), и с юга, через Боровую, Зелёный Гай и к Сеньково. Не путать с Синьковкой, которая на слуху у всех — это разные точки. Таким образом, Купянск оказывается в «клещах». Мы можем развивать наступление на Волчанск, Чугуев и фактически заходить в тыл украинской группировки, находящейся в этих районах.

— И важно то, что мы фактически пробили сухопутный коридор из Белгородской области, в частности из района Валуйки, в сторону Харьковской области. Мы контролируем ключевые логистические направления: трассы Двуречная — Купянск — Чугуев — Волчанск. Не на 100%, но по большей части — да.

— Валуйки — это Белгородская область?

— Да, Валуйский район. Именно оттуда мы начинаем некоторые наступательные действия. Отсюда и дроновые атаки со стороны ВСУ — они стараются сдерживать наш натиск.

Но главное сейчас — это не только Купянский участок. Сейчас усилилась активность боевых действий по другим направлениям. Мы наносим огневые удары как наземными, так и воздушными средствами поражения — имеется в виду и армейская авиация, и ФАБ, и КАБ, дальнобойная артиллерия, РСЗО — по двум не менее важным районам Харьковской области, которые расположены южнее Харькова. Это Балаклея и Изюм — те самые районы, которые мы контролировали в 2022 году. Повторяется военная логика, отработанная ещё в Великой Отечественной: по тем же направлениям мы шли в Харьков и в 1942, и после Курской битвы в 1943-м. И сейчас боевые действия идут в тех же точках. Мы заходили в сторону Харькова именно по этим направлениям.

— Все повторяется.

— Все абсолютно повторяется, мы действуем согласно уже проверенным канонам ведения, по всем правилам военной науки и военного искусства.

— Что это даёт? Фактически у ВСУ осталась одна серьёзная линия обороны — Славянск — Краматорск. Это важная агломерация, откуда противник снабжается через Балаклею и Изюм. Там сконцентрированы от 80 до 100 тысяч бойцов. Если мы заберём Купянск, Изюм и Балаклею — логистика у ВСУ посыпется, и Славянск с Краматорском падут за считаные дни. Это моя личная оценка, но она вполне логична.

— Они просто лишатся логистики.

— Да, всё будет разбито. Мы параллельно поджимаем с северо-западного направления: Волчанск, Липцы. В Липцах мы закрепились ещё в прошлом году, сейчас боевые действия ведутся у Травянского водохранилища, это всего 21 километр до окраин Харькова. ВСУ понимают это и укрепляют оборону под Липцами и Волчанском.

— Если мы пробьём эти рубежи с учётом успехов под Купянском — Харьков окажется в полуокружении: с юго-востока и северо-запада. Уже многие спешат с вопросом: будем ли штурмовать Харьков? Я отвечу сравнениями: сколько времени мы брали Бахмут или Авдеевку, хотя они несопоставимы с Харьковом по масштабам и населению? Думаю, комментарии здесь излишни. Есть масса тактических приёмов, о которых не принято говорить публично. Командование, в том числе Генштаб, определяет замысел, тактический рисунок действий. И здесь нужно понимать: зачем вообще нужны плацдармы? Чтобы их наращивать, расширять и двигаться дальше. Это простая логика. Плацдармы не занимают для того, чтобы просто остановиться. Мы видим активные действия под Харьковом — значит, у нас есть цели, задачи и общий замысел.

— Вы имеете в виду буферную зону?

— Буферная зона — это немного другой вопрос. Командование в генеральном штабе называло эту цель применительно к новым регионам — ДНР, ЛНР, Херсон и Запорожье. Это дипломатические моменты. Но судя по развитию ситуации, мы не будем оставлять плацдармы, на которые мы вышли под Харьковом — бросать уже занятые позиции никто не собирается. Юго-восток Украины будет под нашим контролем. Что касается санитарной зоны, её ещё называют буферной. Некоторые говорят «мини», «макси». Я считаю: либо она есть, либо её нет. Это пространство, которое исключает возможность огневого поражения, даже с применением дальнобойной артиллерии, не говоря уже о ствольной.

География очевидна: буферная зона должна создаваться на территории Харьковской, Сумской и Черниговской областей (со стороны Украины). Со стороны России это Брянская, Курская и Белгородская области. Расстояние от Харькова до российской границы — всего 30 километров. До Белгорода — 69. Очевидно, что это не зона безопасности.

— То есть минимальная глубина такой зоны — около 50 километров?

— Условно — да. Минимум 50, а в идеале — до 100 километров. Именно такие параметры позволяют говорить о прочной санитарной или буферной зоне. Об этом уже неоднократно говорил президент. А если учитывать, где именно сейчас идут бои — я их уже перечислял — то становится понятно: создание этой зоны, в том числе на территории Харьковской области, вопрос не деклараций, а реальных действий. Получается интересный политико-дипломатический ход: с одной стороны, Россия официально заявляет о готовности к переговорам и перемирию, но с обязательным признанием Крыма, а также ДНР, ЛНР, Херсонской и Запорожской областей в качестве российских территорий.

— Но при этом официально мы не заявляем претензий на Харьковскую и Сумскую области. Да, мы называем их «буферной зоной», что является фактической заявкой, пусть и не в конституционных рамках, как это было с четырьмя новыми регионами. Это и дипломатический, и военный, и политический ход.

— Да, я даже больше скажу. Более 75 населённых пунктов Харьковской области находятся под контролем российских войск. Из них более 40 уже посещаются на постоянной основе. Об этом, кстати, мало кто говорит, но есть факт: с 2022 года существует Харьковская военно-гражданская администрация.

— Руководит ею Виталий Ганчев?

— Да. Сначала они располагались в Купянске, сейчас — на территории России. Где именно, я знаю, но сказать не могу. Это официальная структура, она действует, Ганчев выступает в СМИ, даёт интервью, в том числе федеральным каналам. Всё функционирует в формате, как ранее было в ДНР, ЛНР и Запорожье.

— Вот то же самое Харьков. Открою маленький секрет, о котором редко говорят. Всего нескольких дней не хватило, чтобы провести референдум в Харьковской области в 2022 году. Успели в Запорожье, а здесь — нет. Причина простая: произошёл прорыв ВСУ, и наши части были вынуждены отступить — Купянск, Изюм, Балаклея, Волчанск, Липцы. Пришлось вернуться к государственной границе, на территорию Белгородской области.

— Обидно.

— Конечно, обидно. Времени не хватило совсем чуть-чуть. Более того, скажу: до сих пор, как бы парадоксально это ни звучало, жители Купянска, Балаклеи, Изюма ждут российскую армию. Они не хотят эвакуироваться — их увозят насильно. Это я уже знаю не понаслышке.

— Потому что вы сами харьковчанин.

— Да, я коренной харьковчанин. Но дело не только в этом — у меня есть связи, источники, в том числе конфиденциальные. Люди не хотят уезжать. Казалось бы, после ухода российских войск должна быть обида. И она, конечно, есть. Но, несмотря на это, они говорят: «Мы ждём». Потому что-то, что творили националисты — «кракеновцы», — в Купянске, в Изюме… Это были страшные вещи.

Ужасные преступления были и в Русской Лозовой, в Слатино — это между Харьковом и Белгородом. Мне не раз приходилось говорить с очевидцами, которые чудом успели уехать. Люди живут под постоянным страхом — и физическим, и пропагандистским. И это касается не только области. То же самое — в самом Харькове.

— Вы знаете этот менталитет изнутри.

— Знаю. И скажу так: основной пульс города всегда исходил от двух категорий — от торговцев на рынках и от таксистов. Благовещенский рынок, Сумской, Конный — это места, где всегда звучала правда. И таксисты, конечно. Они знают всё. Раньше там вообще никто слова не говорил — боялись. СБУшники лютовали. Сейчас начали говорить, пусть и шёпотом. Но и тут — парадокс. Люди люто ненавидят местную власть: харьковскую, киевскую, Зеленского, военкомов. Проклинают их. Но при этом ругают и Россию.

— Это двойственное чувство.

— Конечно. Я могу понять матерей. На харьковском главном кладбище — Безлюдовка, самом большом кладбище Украины, — уже неофициально называют его «бескрайним кладбищем». Там похоронены их сыновья, братья, мужья. Их боль понятна. Но, несмотря на всё это, люди начинают прозревать. Особенно сейчас, когда накал растёт и на фронте, и в дипломатической сфере. Поэтому все ждут, что будет дальше.

— Все ждали: вот-вот перемирие, договорённость, но теперь всё, кажется, рухнуло. США уже угрожают выйти из игры, мол, «разбирайтесь сами». Украина, по их словам, недоговороспособна, Зеленский не признаёт утрату территорий. В Европе — военная мобилизация, напряжение нарастает. Что дальше? К чему это всё приведёт?

— Да, Европа готовится к войне. Но, если говорить по существу, самые боеспособные силы на континенте — это, как ни парадоксально, Восточная Европа. В первую очередь, конечно, поляки. Они спят и видят четыре области Западной Украины. Венгры ждут Закарпатье. Румыны — Буковину. Французы и немцы…

— Мечтают об Одессе.

— Мечтать можно о многом. Но разве можно сравнить нынешний Бундесвер с армией Германии времен Холодной войны? Это небо и земля. Поэтому пока всё не так однозначно. Да, Европа готовится, но это не так просто: нужно производить вооружения, восстанавливать промышленность. Они уже отдали Украине много. А если Штаты действительно выходят из игры — что, европейцы потянут всё сами? Вряд ли.

— Я думаю, в какой-то степени, это нам даже выгодно. Все эти переговоры, встречи — пусть затягиваются. Мы-то официально заявили: «Мы всегда открыты к диалогу». Но — с позиции силы. Потому что все дипломатические формулы зависят от того, что происходит на земле. Чем дальше мы продвинемся к Днепру, тем более сговорчивыми станут наши оппоненты. Хотя наш Верховный сказал, что мы подписывать с Зеленским никаких договорённостей не будем, потому что он нелегитимный. Что дальше? Думаю, встреча Трампа и Путина всё же состоится — в обозримом будущем. А боевые действия на юго-востоке Украины продолжатся в 2025 году — в этом я уверен.

— До конца года?

— Не скажу, что 2025-й будет решающим. Боевые действия на юго-востоке Украины, я уверен, в 2025 году продолжатся. Но, скорее всего, он станет определяющим. Сейчас мы уже владеем оперативно-тактической инициативой. И, похоже, начинаем переход к стратегической инициативе. Это значит, мы можем вести активные боевые действия наступательного характера.